– Ты рассказывала об этом Диор, – пробормотал я. – Время Оскверненной Крови.

Она кивнула.

– Теперь понимаешь, почему я путешествовала с Цветочком шесть месяцев и ни разу не танцевала. Эта маленькая Богиня очень много значит для моего вида. Она положит конец бесконечной тьме. Восстановит гармонию между Землей, Небом и нашей оскверненной кровью.

Я вздохнул, не зная, что ответить на это откровение. Но, по крайней мере, я поумерил свой пыл и улучил минутку, чтобы оценить, где мы находимся. Последнее, что я помнил, – падение с моста Кэрнхема, но я понятия не имел, как вообще попал в пещеру. Боль в теле почти утихла благодаря причастию, но сапог был изодран в клочья, а лодыжка почти не болела.

Я понял, что это следы зубов.

Наконец до меня дошло, в чем дело: Феба, должно быть, нашла меня, когда была в образе лесного духа, и утащила в безопасное место в челюстях. В сумерках обратилась в человека, а потом вышла на снег, одетая только в окровавленное бальное платье, собрала дрова для костра, сняла снаряжение с убитой лошади и прикрыла меня одеждой. Ей было все равно, бледнокровка я или нет. Без этой женщины я бы замерз насмерть. Ее усилия казались мне вдвойне смелыми, учитывая цену, которую она заплатила за свои превращения.

А я сидел и бурчал на нее.

– Знаешь, ты права, – пробормотал я, откидывая назад покрытую инеем прядь окровавленных волос. – И мне должно хватить пороха, чтобы сказать тебе спасибо, мадемуазель Феба. За то, что спасла мою жалкую задницу.

Закатная плясунья убрала с лица рыжий локон, глубоко вздохнув.

– Все в порядке.

– Твои глаза… – Я кашлянул, поморщившись. – Золотистые идут тебе больше, чем зеленые.

– Засунь свое рыцарство туда, где не светит солнце.

– Солнце больше нигде не светит.

– Тогда засунь куда хочешь.

Мы оба рассмеялись, и тени в потрескивающем свете костра немного рассеялись.

– Если забыть про солнце, которое не светит… я очень тебе благодарен, – сказал я ей. – Правда. Я обязан тебе жизнью.

– Не беспокойся. – Феба пожала плечами, словно сбрасывая с себя холодный, сырой плащ. – Только Луны знают почему, но Цветочек любит тебя. Она бы рассердилась, если бы я позволила тебе погибнуть.

– А я уже не так в этом уверен.

– Да?

Я нахмурился, глядя на свою руку, вспоминая ужасный звук пощечины.

– Перед битвой… я повел себя… грубо по отношению к Диор. Сделал то, что никогда не должен был делать. Такое простить нельзя.

Закатная плясунья вопросительно уставилась на меня. Я покачал головой, но мне было слишком стыдно говорить о своем грехе.

– Я поднял на нее руку. В гневе. Я ударил ее, Феба.

Она пожала плечами.

– Меня мама тоже выпорола пару раз, когда я…

– Ты не понимаешь. Мой отчим избивал меня до полусмерти, когда я был мальчишкой. Порол так сильно, что я в иные ночи и ходить не мог. И я поклялся, что сам никогда не буду так делать.

Феба смотрела на меня через огонь другими, искрящимися золотом глазами.

– Тогда почему ты так сделал?

– Не знаю, – прошипел я. – Я был… зол. Никогда в жизни я не был так зол, но, Боже, это на меня совсем не похоже. Я ни разу не поднял руку на Пэйшенс. Ни разу за одиннадцать лет. – Я снова хмуро посмотрел на свою руку, пальцы у меня дрожали. – Лучше бы я отрубил эту чертову дрянь.

– Ну что уж теперь, прекрати себя казнить. Можешь отрубить себе что угодно, но позже.

Я сердито посмотрел на Фебу через костер, и она встретилась со мной взглядом.

– Даже дураку понятно, что ты любишь эту девчонку как родную, угодник, – сказала она. – Так что оставь самобичевание для церкви на priedi. А вину перед Диор сможешь искупить, как только мы ее вернем.

Я обдумал эту мысль, и на вкус она ужасно напоминала мудрость. Феба умела задевать за живое, но она была права. Нет смысла стенать и охать над тем, что уже сделано. Важно лишь то, что мы будем делать. Лучше утереть слезы и сопли и двигаться к чертям дальше.

И я закрыл глаза, протянув руку к огню.

– Что ты…

– Ш-ш-ш.

– Не шикай на меня, ты, самоуверенный ублюдок…

– Я дал Диор флакон со своей кровью, – пробормотал я. – Мне надо сосредоточиться и почувствовать ее. Но это нелегко.

Я говорил правду. Это было больше похоже на поиск клочка сена в куче иголок, чем наоборот. Но тем не менее я пересек ледяную пропасть, пробираясь сквозь бурю, ночь, бескрайние и безжизненные пространства. Я понятия не имел, сколько прошло времени, пока я бродил на ощупь в этой пустой тьме, но наконец я почувствовал крошечную красную капельку среди черноты. Далеко-далеко. Она двигалась. Быстро.