На Корсаково опустилась теплая летняя ночь. Темное небо усеивали блестящие искорки далеких холодных звезд. От реки доносилось привычное кваканье лягушек, с которыми соревновались в громкости сверчки. Казалось, что вся остальная округа погрузилась в глубокий сон. И лишь одна фигура, воровато оглядываясь, пересекла лужайку и нырнула в оранжерею.

Владимир не раз тайком выбирался по ночам из усадьбы. В детстве – на прогулки, в отрочестве – на поздние приключения иного сорта. Но уж точно не думал, что придется украдкой сбегать из дома во взрослом возрасте.

Тяжелая дверь тихо скрипнула. Корсаков окунулся в душную и влажную атмосферу оранжереи. Он чиркнул спичками и зажег принесенную с собой лампу, прикрутив фитиль, чтобы свет за стеклянными стенами теплицы не слишком бросался в глаза тому, кто выглянул бы в окно усадьбы. Лавируя меж тропических растений, Владимир достиг фонтана и нащупал кольцо на дне. Вновь раздался скрежет – и отъехавший в сторону кусок пола обнажил перед ним ступени, уходящие во тьму подземелья. Корсаков внимательно осмотрел вход в подземелье, но, несмотря на все усилия, так и не сумел обнаружить ничего, что приводило бы механизм в действие изнутри. Оставалось надеяться, что ему удалось выскользнуть из дома незамеченным и никто не последует за ним в оранжерею. Владимир выставил лампу перед собой так, чтобы ее свет не застилал взор, и начал свой спуск.

Тоннель оказался, за неимением другого слова, цивилизованным. Отштукатуренные стены не обнажали земли, а через каждые десять шагов встречались ниши для ламп и свечей. Ступени также были выложены камнем и не походили на грубую, предательски скользкую лестницу под часовней Маевских. Кто бы из его предков ни проложил этот ход, он потратил на него достаточно сил и времени, но каким-то чудом умудрился сохранить его в тайне.

Лестница вывела его в комнату с покатыми стенами. Она напоминала бы обычный кабинет, если не считать связанной с ней секретности. В центре расположился заваленный бумагами круглый стол, у стен – несколько шкафов и досок, наподобие школьных. В три маленьких круглых окна, походивших на корабельные иллюминаторы, просачивался лунный свет, частично сокрытый какой-то зеленью. Корсаков выглянул наружу и понял, что тайный кабинет располагается под крутым холмом, выходящим на реку. Снаружи окна прикрывали от любопытных глаз свисающие с обрыва ветви плюща. На мгновение Корсаков ощутил себя ребенком, наткнувшимся на пещеру с сокровищами – настолько чудесной и уютной показалась ему эта комната. Но реальность вскоре нагнала его. Как и мысль о том, зачем она нужна. Кабинет предназначался для хранения секретов – таких, что им не нашлось места даже в усадьбе.

Владимир зажег две лампы, предусмотрительно оставленные предыдущим хозяином комнаты под потолком, и принялся изучать бумаги и записи на досках. Открывшиеся ему находки потрясли Корсакова.

– Так, значит, полковник был прав. И ты тоже обратил на это внимание, – пораженно прошептал Владимир, обращаясь к незримо присутствующему рядом духу Николая Васильевича.

– Если ты рассчитывал, что отец явится тебе, как наяву, и сам все расскажет, то это вряд ли, – сардонически заметил Петр, расслабленно расположившийся в кресле за столом. – К счастью, он еще жив. Но, за неимением рядом этого твоего впечатлительного Постольского или Димки Теплова, тебе явно нужен кто-то, кто восхитился бы твоими открытиями. Позволь тебе в этом помочь. Чем же ты так удивлен, что твой рот отказывается закрываться?

– Отец тоже видел, что число происшествий, связанных с потусторонними явлениями, растет с каждым годом, – ответил брату (а точнее – самому себе) Владимир. – Если раньше большинство его расследований оканчивались развенчанием суеверий или хитрых преступников, что ими прикрывались, то около семи лет назад это начало меняться. То, с чем я столкнулся, и то, о чем говорил полковник – это просто верхушка айсберга. Посмотри! Пять-шесть случаев ежегодно, и это только в столицах. А писем от отцовских корреспондентов со всей страны вообще десятки. Призраки. Жертвоприношения. Богохульные обряды. Проклятые предметы. Пророки и их секты. Это же…

– Волна. – Петр исчез из кресла и материализовался у него за спиной, сипя в ухо: – Ты видишь край огромной волны, встающей над океаном, что грозит накрыть весь мир. Грядет девятый вал, братишка. И если море не успокоить, то скоро мы все окажемся на самом дне!

– В черной непроглядной пучине. И нет того маяка, что развеял бы тьму, – прошептал Владимир, вспоминая слова отца.

– Как думаешь, почему он не сказал никому об этом? – вкрадчиво спросил Петр.

– Боялся. Не хотел втягивать нас раньше времени. Возможно, думал собрать больше доказательств, прежде чем посвятить нас или озвучить свои находки во время конклава. Он уже тогда подозревал, что все эти события связаны друг с другом. Что за ними ощущается чья-то рука, направляющая их в нужное русло. Но подозрения – не доказательства. Так же, как и в моем случае. Стасевич и книга. Назаров и ритуал. Шеляпин и призыв духов. Им всем кто-то подсказывал. Нашептывал на ухо, как ты сейчас…

– Но ведь речь не только о страхе, – не заметил шпильки в свой адрес воображаемый Петр. – Есть же и холодный расчет. Он не только защищал нас…

– Он подозревал, что кто-то из близких может быть в сговоре с врагом!

– Jeune maitre, c’est vous? – раздался голос с лестницы. Корсаков обернулся – и остался в кабинете один. У входа забрезжил огонек, а затем в комнату вошел Жорж. В руках он держал револьвер и лампу.

– Юный господин, это вы? – вновь повторил камердинер.

– Да, Жорж, – подтвердил Владимир. – Как ты нашел меня?

– Я делал вечерний обход и увидел отблеск фонаря в оранжерее, – ответил старый слуга. – Поспешил сообщить вам, но ваша комната оказалась пустой. Тогда я решил проверить оранжерею самостоятельно и наткнулся на подземный ход, а потом уже услышал, как вы с кем-то говорите. Здесь есть кто-то еще?

– Нет, я просто болтал сам с собой, – усмехнулся Владимир, ведь он, в сущности, не покривил душой.

– Что это за место? – удивленно огляделся камердинер. – Я думал, что знаю все секреты усадьбы, но здесь оказываюсь впервые.