– Доктор Дэвид Гринштейн работал в Спутнике-7. Это известно. Чем он занимался – неизвестно.

– Его семью тоже вырезал ваш всесильный маньяк?

Карлин взглянул на Грина, ожидая от него следующего шага. Что это будет? Откровенность? Или, напротив, уход от прямого разговора? Давать Нахману информацию или не давать? Подозревает ли Грин этого человека или Марк стал слишком мнительным?

Аксель выглядел привычно спокойным. Только по поджатым губам наблюдательный собеседник определил бы, что бывший детектив полиции напряжен. Нахман поднес к губам сигариллу и молчал в ожидании ответа.

– Можно сказать и так, – наконец произнес Грин. – Данные о нем есть в архивах?

– Архивы «Сигмы» уничтожены.

– Он же работал не под вашим началом.

– Его лаборатория располагалась в том же корпусе, только ниже.

– Это важно, доктор Нахман.

Ученый сделал еще одну затяжку.

– У меня нет архивов. Ни у меня, ни у мэра, ни у самого Господа Бога. Сначала их уничтожили немцы. Как только союзники подошли вплотную к городу, был дан приказ стереть следы. Остались разрозненные заметки, но никаких документов и подробностей. Эти заметки сохранили, я велю сделать копии для вас. Мэр мне не откажет. Потом наступил период, когда мы восстанавливали Спутник-7, отмывая его от фашисткой нечисти. Процессом руководил мой отец, но перед созданием «Сигмы» он сжег все документы, которые накопились с окончания войны до окончания строительства. Почему? Хотел бы я знать. Думаю, дело в отмывании денег, факт которого уже никто и никогда не смог бы доказать. Или в чем-то еще – но меня не посвящали. В следующий раз документы были уничтожены после закрытия «Алекситимии». А лаборатория законсервирована. Вам это известно.

– Что же здесь такое было, что все так тщательно скрывалось? – задумчиво спросил Карлин, перетягивая на себя внимание Нахмана.

Тот без улыбки посмотрел на профайлера.

– Достоверно не знаю и не хочу знать. Но ходили слухи, что здесь располагался особо секретный объект. Любимый объект Гиммлера. И только Богу известно, что они здесь творили.

– Выжившие есть?

Зеленые глаза сверкнули.

– Выжившие есть всегда. Даже если об этом никто не знает.

9,5 месяцев после аварии

Теплое дыхание коснулось шеи, и Теодора улыбнулась, не отрываясь от исписанных мелким почерком страниц нотной тетради. Вдохновение затопило ее, месяц пролетел незаметно. Сейчас, когда в ее управлении остались только два объекта, освободилось девяносто процентов времени. Она не вылезала из студии, выкупив все свободные слоты.

Предложила Джеральду инвестиции, но тут же пожалела о попытке его купить. Впрочем, он отказался. Усмехнулся в своей манере, кивнул на прайс и сказал, что не возьмет ни копейки больше, чем это стоит для всех.

За месяц они записали альбом. Осталась последняя песня, смысловую линию которой Тео изменила уже несколько раз. Она искала те самые слова, которые звучали в сердце, но пока не складывались в строки. А Корсар подбирал музыку, которая заставит плакать миллионы. Это был хороший творческий процесс. Творческий угар, которого Теодора не позволяла себе никогда. Одно дело – воровать время у бизнеса. Другое – сменить приоритеты и отдаться музыке с головой. Так, как никогда прежде.

Это было волшебно.

Волшебным оказался и Джерри. После поцелуя он неуловимо изменился – или же она начала смотреть на него другими глазами, стала примечать морщинки вокруг глаз, глубину взгляда, которую Стивенсон умело прятал, адаптируясь под своих клиентов, для которых имела значение только музыка. Он стал спокойнее и будто позволил себе быть серьезным и обстоятельным в присутствии Теодоры. Не холодным и волевым продюсером и музыкантом, который умел отстаивать собственные идеи и добиваться результата, а серьезным и обстоятельным мужчиной, который создал студию с нуля, зарабатывая на нее ночными сетами, песнями, которые он когда-то продавал за копейки, аранжировками и консультациями.

Они не стали парой. Но и не потеряли партнерство. Секс, кажется, не оказал никакого влияния на этот союз, который изначально был абсолютным, спаянным музыкой. Или оказал? Процесс работы стал приятнее, и только. Тело, измученное потрясениями последних месяцев и вынужденным одиночеством, отзывалось. Душа оставалась мертвой.

Тео усмехнулась, рефлекторно реагируя на близость мужчины, а Джеральд сделал шаг в сторону. Посмотрел на нее и вернулся за пульт.

– Больше не говорила с отцом? – вдруг спросил он, и Теодора замерла, скованная внезапным льдом.

– Нет, – хриплым от накатившей боли голосом сказала она. – Пыталась позвонить, но он не берет трубку. Считает, что я продала бизнес и тем самым его подставила.

– И он прав?

– Его акции потеряли от пяти до семи процентов в первые двадцать дней, – нехотя признала она. – Так что гипотеза оказалась верна. Но сейчас все восстанавливается.

– Почему ты не можешь закончить песню?

Джеральд откинулся на спинку рабочего кресла и посмотрел на Теодору без привычной кривоватой усмешки. Серьезность добавляла возраста, несмотря на косую челку, рваные джинсы и футболку с модным принтом.