В этот момент я ущипнул себя, надеясь, что всё-таки это просто сон. Но, к сожалению, это было не так. Я вертел головой по сторонам, но, когда увидел, как в десяти метрах от меня по улице шёл мужчина в кольчуге, а за спиной у него висит колчан со стрелами, я произнес.

— Да, ну нафиг!

Я сидел возле колодца, обхватив голову руками.

«Это невозможно, — повторял я про себя. — Такого не бывает».

Но факты говорили обратное. Я умер на заводе.

Прекрасно помню, как бетонная плита летела сверху, и я нырнул под станок… удар…

В какой-то момент меня начало тошнить. Вот только желудок оказался пуст, и ничего кроме желчи не выходило.

Рядом с колодцем стояло ведро с водой, в котором я увидел своё отражение. Я детально рассмотрел себя, и понял одно: я оказался в теле ребёнка. Эта мысль активизировала какой-то процесс и в голове начали всплывать воспоминания. Не мои. Да и были они обрывочны. Половины я не понимал, а другие пугали меня.

Вроде бы звали меня Митька. Также я узнал, что сейчас нахожусь в какой-то крепости, расположенной на реке Суре. Отец — десятник. Мать, умерла три года назад от лихорадки. Боярин Ратибор, сосланный сюда из Москвы за какую-то провинность. Год назад под его предводительством отбились от большого отряда татар. Но среди наших были потери. Включая моего старшего брата.

А еще я ощущал страх, но не свой…

Тело Митьки всего боялось. Это было у него на подсознательном уровне. Пацаны его задирали, отец стыдился, и он забивался по углам, старался быть незаметным.

— Хреновое наследство ты мне оставил, парень, — пробормотал я вслух. Голос снова вышел писклявым, и я поморщился, потерев горло. Ох, как всё было непривычно. Это тело, ощущения, даже способ думать был другим. Мозг Митьки работал медленнее моего, словно старый компьютер, с которого вытащили две планки оперативки. Но я очень надеялся, что это временное явление.

Потом всплыло имя отца Митьки, Григорий. Как и его образ. Воображение Митьки рисовало его двухметровым широкоплечим исполином, с вечно хмурым выражением лица.

— «Да, затюкал ты, Гришка, сына!» — подумал я.

Одно радовало, что с обрывками воспоминаний, я узнал, где жил Митька. И ноги сами понесли меня в сторону дома.

Я вошел внутрь покосившейся избы. Грозный мужик, в котором я узнал отца Митька, сидел у стола, и натачивал саблю. Он коротко взглянул на меня и, никак не отреагировав, вернулся к работе.

Я молча прошёл к своему углу.

— «Да, уж…» — подумал я, смотря на чём приходилось спать парню. Охапка соломы, накрытая каким-то рваным тряпьем. И всё это на земляном полу. — «И это постель?!» — тяжело вздохнув, я умостился на это подобие лежанки. Сейчас просто было не до гордости. Голова кружилась. Как пить дать, стрясли засранцы!

— Завтра встанешь до рассвета, — сквозь сон услышал я голос Григория, отчего тело непроизвольно сжалось. — Пойдем учиться сражаться.

— Хорошо. — подняв голову ответил я.

— И еще. — Он обернулся, глядя на меня в полумраке. — Ванька Кожемякин и его дружки. Они опять тебя били?

— Да.

— Ты дрался?

— Нет.

Григорий медленно кивнул, словно и не ждал другого ответа.

— Тогда так. Завтра, после тренировки, пойдешь к дядьке Артему-кузнецу. Будешь помогать ему в кузне. Может, хоть там руки окрепнут.

— К дядьке Артему? — я вспомнил обрывок памяти Митьки. Кузнец Артем. Крепкий мужик с огромными руками и маленькой дочкой Оленой.

— Ага. Я с ним уже говорил. Он согласился взять тебя на подмогу. Будешь мехи раздувать, уголь таскать, молот держать.

— Понял. — не став возражать ответил я.

С этими словами он встал, подошел к печи, достал из горшка остатки каши и позвал меня за стол. Живот предательски заворчал, и я поднялся. Надо было покушать.

Ели из деревянной посуды. Овсяная каша даже не была посолена. Но я не роптал, и кушал молча. Постепенно мне становилось легче. И я понадеялся, что голова у меня кружится не из-за сотряса, а из-за голода. Однако, когда я отложил ложку, чувствовать себя на все сто не мог. Вскоре Григорий потушил лучину, и я вернулся на свою лежанку.

— «Боже, куда я попал? — смотрел я в потолок. — И что мне теперь делать?»

Я ещё раз ущипнул себя, стараясь проснуться. Но этого не произошло. Постепенно в голове стала поселяться мысль, что я попаданец. Про тех, что в книжках много писали. И не знаю, как выглядело это со стороны, но я поднял руку и попытался зажечь светляк. Минута, вторая… но ничего не происходило.

— «Видимо не свезло. — подумал я. — Что ж, а что мы имеем?»

А ни хера! Митька не князь, не боярин. Живёт с отцом впроголодь. Одно радовало, я относился к служивому классу, а не холопам.