Поосторожнее с обещаниями, Ваше Величество. А то я ведь и правда могу попросить полцарства. Хотя что мне с ним делать?

— Мне не нужно ваше царство, — сказал я спокойно, усаживаясь за стол. — Мне нужны инструменты для работы. Люди. Оборудование. Время. И еще кое-что, о чем поговорим отдельно.

Я взял лист бумаги — обычный, в клеточку, из блокнота Филиппа Самуиловича. Ручка была дорогая, с золотым пером — наверное, стоила как моя годовая зарплата в Муроме. Почерк у меня врачебный — неразборчивый для посторонних. Но сейчас каждое слово должно было быть понятным. Это не рецепт, это приказ.

— Первое и самое главное — команда, — начал я, проговаривая вслух каждое написанное слово. — Мне нужен ассистирующий хирург. Не просто хороший — лучший нейрохирург Империи.

Я поднял взгляд на Императора.

— Представьте операцию как сложный балетный номер на минном поле. Я — премьер, но мне нужен партнер, который знает партию лучше меня. Который подхватит, если я оступлюсь. У которого руки ювелира, способные не дрожать восемь, десять, двенадцать часов подряд. Нервы из стальных тросов — никакой паники, даже если все полетит к чертям. И опыт. Сотни, лучше тысячи операций на стволе мозга.

— Академик Неволин, — мгновенно отозвался Филипп Самуилович, заглядывая в мои записи. — Виктор Семенович Неволин. Семьдесят один год, из них пятьдесят — в нейрохирургии. Провел больше полутора тысяч операций на головном мозге. Первым в Империи удалил опухоль эпифиза. Легенда.

— Характер? — спросил я, помня, что к гениальным навыкам обычно прилагается букет неврозов.

— Мерзкий, — честно ответил старик. — Высокомерный, желчный, не терпит возражений. Считает всех моложе шестидесяти желторотыми птенцами. Вас, простите, вообще за человека не сочтет.

Я задумался. Риск того, что он не будет мне подчиняться велик. Однако, в прошлой жизни, я и не с такими справлялся. Я спросил у Филлипа Самуиловича, чтобы знать, к чему быть готовым. И Неволин может не сомневаться — я буду. Главное — его опыт и навыки.

«Веселенькая» намечается операция.

— Плевать на характер. Главное — руки и мозги. Пишу — Неволин.

— Ох, интересное намечается мероприятие. Два петуха в одном курятнике. Перья полетят! — фыркнул у меня в голове Фырк.

— Да брось! Не до территориальных споров, когда на кону жизнь ребенка. Все будет нормально.

— Второе. Нейрофизиолог, — вслух продолжил я. — Специалист по интраоперационному мониторингу стволовых структур.

Я постучал ручкой по столу, формулируя мысль.

— Во время операции мне нужны будут глаза внутри мозга. Представьте сапера, разминирующего бомбу. Я — руки, которые режут провода. А нейрофизиолог — прибор, который пищит за миллисекунду до того, как я задену что-то критически важное.

— Профессор Астафьева, — снова Филипп Самуилович. Похоже, он был ходячей энциклопедией медицины Империи. Полезный старик. — Марина Львовна Астафьева. Заведующая лабораторией нейрофизиологии Императорской академии. Разработала половину протоколов интраоперационного мониторинга.

— Тоже с характером? — усмехнулся я.

— Педант до мозга костей, — вздохнул Филипп Самуилович. — Дотошная до занудства. Но в нейрофизиологии ствола ей нет равных.

— Отлично. Педантичность в нейрохирургии — не недостаток, а добродетель. Пишу — Астафьева. Третье, — я поднял голову, встретив удивленный взгляд Императора, — инженер-артефактор.

— Артефактор? — Александр нахмурился. — Зачем?

— Мне нужен зонд для термокоагуляции. Но не простой.

Я перевернул лист и начал рисовать схему.

— Смотрите. Обычный нейрохирургический зонд — это трубка диаметром два-три миллиметра. А мне нужен зонд толщиной в человеческий волос. Пятьдесят микрон. Это как если бы вам нужно было проткнуть иглой конкретную букву на странице книги, которая лежит в запертом сейфе, не открывая сейф.

— Но это невозможно… — сказал Филипп Самуилович.

— Для обычной инженерии — да. Но с магией? Артефактор может создать зонд из стабилизированной энергии, который будет твердым на конце и эфемерным у основания. Который сможет проникнуть на глубину восемь сантиметров через крошечное отверстие. И который будет нагреваться с точностью до десятой доли градуса.

Филипп Самуилович задумался. Впервые за все это время.

— Доронин. Иван Сергеевич Доронин. Гений из Академии. Ему тридцать два, но он уже создал скальпель из чистой энергии, имплант для слепых, протез руки, управляемый мыслью…

— Звучит как-то, что нам нужно. Характер?

Филипп Самуилович поморщился:

— Странный. Разговаривает сам с собой. Но гений. Несомненный.

— Пусть будет хоть сумасшедший, лишь бы руки росли откуда надо. Четвертое — операционная сестра.

Я посмотрел на Филиппа Самуиловича.