Я протянул руку и выключил проектор. Комната погрузилась в мягкий полумрак, освещаемая лишь ровным светом симулятора. Все было сказано. Больше слов — только испорчу эффект.

— Я свой выбор сделал. А вы?

Тишина растянулась на минуту. Две. Три. Фырк ерзал на моем плече, еле сдерживаясь, чтобы не заверещать от нетерпения. Я чувствовал, как его маленькое сердечко колотится о мою шею. Ррык в углу приподнял свою огромную голову, его золотые глаза внимательно следили за людьми, не мигая.

Первой сдалась Астафьева. Она решительно надела очки и подошла к своему пульту.

— Покажите мне параметры мониторинга. Детально. Какие именно ядра нужно отслеживать, с какой частотой, какие пороговые значения.

Доронин, словно очнувшись, подскочил к симулятору.

— Мне нужны характеристики зонда! Материал, диаметр, теплопроводность! И алгоритм нагрева! Линейный? Импульсный? Градиентный?

Матрона Егоровна подошла к столу с инструментами, накрытому стерильной простыней. Сдернула ее одним резким движением.

— Что ж, покажите вашу схему, Разумовский. Посмотрим, что за бред вы там нарисовали. И если это полная херня, я первая вас отсюда выкину. За шкирку. Как котенка.

Неволин стоял дольше всех. Он смотрел на меня долгим, тяжелым, оценивающим взглядом. Потом медленно, очень медленно кивнул.

— Хорошо. Попробуем. Но если эта девочка умрет из-за вашей самоуверенности, юноша… Я лично позабочусь, чтобы вас больше никогда не подпустили к операционной. Ни в этой жизни, ни в следующей.

— Договорились.

Они остались. Не из веры в меня — ее не было. Не из сострадания к Ксении — они ее даже не видели. Они остались из профессионального азарта.

Из страха упустить шанс сделать невозможное. Из опасения, что какой-то мальчишка может оказаться прав, а они — нет. Но остались. И это все, что мне было нужно.

Симулятор гудел как потревоженный улей. Десятки проводов тянулись от него к мониторам, на экранах которых уже бежали бесконечные столбцы цифр, графики и трехмерные диаграммы.

Доронин носился вокруг установки с какими-то приборами, что-то измерял, калибровал, бормотал себе под нос формулы, понятные, кажется, только ему одному.

— Готово! — выкрикнул Доронин, отскакивая от установки, словно она была раскаленной. — Зонд откалиброван! Диаметр — пятьдесят три микрона! Температурный диапазон — от тридцати семи до девяноста градусов с точностью в одну десятую! Скорость нагрева — два градуса в секунду!

— Мониторинг подключен, — доложила Астафьева, не отрывая взгляда от своих экранов. Ее пальцы летали над сенсорной панелью. — Отслеживаю активность шестнадцати ядер ствола. Пороговые значения установлены. При приближении к критическим параметрам — звуковой сигнал.

— Инструменты готовы, — Матрона Егоровна разложила на столике все необходимое с маниакальной аккуратностью. Скальпели, пинцеты, ретракторы — все блестело стерильной чистотой. — Хотя какие тут инструменты… Одна игрушка светящаяся.

Неволин надел хирургические очки с мощным увеличением, превратившись в некое подобие стрекозы.

— Начинаем. Разумовский, вы ведете зонд. Я контролирую общую траекторию по данным рамы. Малейшее отклонение — останавливаемся.

Я взял манипулятор. Тонкая, почти невесомая рукоятка, похожая на стилус для планшета, только в сто раз точнее. От нее тянулся световод — тоньше человеческого волоса, гибкий, светящийся изнутри мягким голубым светом.

Глубокий вдох. Выдох. Еще один вдох.

Сонар активировался мгновенно. Мир вокруг словно расслоился. Я видел симулятор не как розовую гелевую массу в прозрачной капсуле, а как живую, пульсирующую трехмерную карту. Каждый «сосуд», каждое «ядро», каждый «проводящий путь». Алхимики и маги постарались на славу — имитация была почти идеальной.

— Начинаю введение. Точка входа — пять миллиметров каудальнее большого затылочного отверстия.

Зонд коснулся поверхности. Я почувствовал на кончиках пальцев легкое сопротивление — «твердая мозговая оболочка». Чуть больше давления — мягкий прокол.

— Прохожу оболочки… Вхожу в ткань… Глубина — пять миллиметров.

На мониторах Астафьевой забегали зеленые линии ЭЭГ. Симулятор «ожил», имитируя реакцию живого мозга на вторжение.

— Параметры в норме, — подтвердила она своим ровным, бесцветным голосом. — Продолжайте.

Глубже. Десять миллиметров. Пятнадцать. Зонд медленно, микрон за микроном, погружался в вязкую, податливую массу, оставляя за собой тончайший, почти невидимый канал. Все шло по плану.

— Приближаюсь к первой опасной зоне. Позвоночная артерия справа.