Шрифт:
— Говорят — превышение должностных полномочий и халатность, повлекшая тяжкие последствия. Не знаю что конкретно, но по больнице ходят такие слухи.
— Бред же!
— Конечно, бред. Шаповалов — самый «правильный» лекарь из всех, кого я знаю, — Артем понизил голос, хотя мы были одни в огромном кабинете, — Кобрук ему помогает, вроде как у нее все схвачено, но сколько он пробудет в СИЗО — не известно.
Настораживает эта несправедливость. Но… сначала нужно спасти Ксению, чтобы выбраться оттуда. А потом я получу влияние и вытащу Игоря Степановича.
— Беда. Будем надеяться Кобрук справится. А Вероника? — с интересом спросил я, надеясь, что хотя бы у нее все в порядке.
— Переживает за тебя страшно. Места себе не находит. Мы все за тебя переживали — ни слуху, ни духу, теперь понятно, почему.Так что за операция нас ждет? Покажешь?
Я разложил на огромном столе снимки, схемы, расчеты. Артем изучал их молча, но я видел, как постепенно бледнеет его лицо.
— Охренеть, — выдохнул он наконец, отодвигаясь от стола, как от ядовитой змеи. — Это же… это же убийство, Илья.
— Десять процентов успеха, — мой голос звучал уверенно.
— Оптимист хренов. Я бы дал пять. От силы. И то если звезды сойдутся в правильном созвездии.
— Но ты поможешь?
— А у меня есть выбор? — он усмехнулся, но в глазах была неподдельная тревога. — Они же меня отсюда не выпустят, пока все не закончится. Так же?
— Так.
— Золотая клетка на двоих. Или уже на скольких? Кого еще притащат?
— Ага, команду кошмара, — пробормотал у меня в голове Фырк. — Все с гонором, все звезды. Вот увидишь, двуногий, передерутся еще до начала операции.
И знаете что? Ворчливый бурундук оказался прав.
— Целую команду, — усмехнулся я.
К вечеру нас всех собрали в большой симуляционной комнате.
Огромное белое пространство, залитое ровным, без теней, светом. Похоже на чистилище. Или на арену перед выходом гладиаторов. В центре — пустота.
Император так и не появился с момента нашего разговора. То ли занят, то ли решил дистанцироваться. Если операция провалится, он сможет сказать: «Я в этом не участвовал, это все они». Умно.
Команда собиралась постепенно. Первым вошел академик Неволин.
Я ожидал увидеть дряхлого старца, но вместо этого в комнату вплыл человек, излучающий гранитную уверенность и абсолютное превосходство. Да, седой. Да, в возрасте. Но спина прямая как струна, походка твердая, а взгляд острый как скальпель. Он окинул меня взглядом, каким ценитель оценивает картину сомнительного происхождения, и поморщился.
— Меня зовут Виктор Семенович. А вы и есть тот самый Разумовский? — голос неожиданно молодой, звучный, с бархатными нотками.
— Я.
— Хм.
Одно «хм», но в нем было столько презрения.
— Молодой человек, вы хоть понимаете, от чего меня оторвали? Я готовил доклад для Всемирного конгресса нейрохирургов! Революционная методика! Это прорыв! Это Нобелевская премия! А меня притащили сюда как какого-то…
Следом вошла профессор Астафьева.
Если Неволин был огнем, то она была льдом. Строгий темно-синий костюм, волосы в идеальный пучок, ни грамма косметики. Очки в тонкой оправе делали ее похожей на директрису элитной школы для девочек.
— Профессор Астафьева Марина Львовна, — представилась она, протягивая руку. Рукопожатие крепкое, сухое, короткое. — Нейрофизиолог. Надеюсь, меня вызвали не зря. Мое время стоит очень дорого.
— Надеюсь, что не зря, — ответил я.
Она посмотрела на меня так, словно я был студентом, не выучившим урок.
— Надежда — не медицинский термин, молодой человек. Оперируйте фактами.
— О, эта тетка думает, что тебя живьем съест, двуногий. И не подавится, — хихикнул Фырк. — Но она плохо знает моего двуногого.
Третьим влетел — именно влетел — Доронин.
Молодой, тощий, с взъерошенными волосами, которые торчали во все стороны, как у безумного ученого из комиксов. В руках планшет, из карманов торчали какие-то инструменты и мотки проводов.
— Где пациент? Где оборудование? Мне нужны параметры! — он тараторил без остановки, его глаза лихорадочно бегали. — Точные параметры! Температура коагуляции? Глубина проникновения? Диаметр зонда?
— Успокойтесь, Иван Сергеевич, — холодно осадила его Астафьева. Похоже, они уже были знакомы. — Сначала дождемся всех.