На десятой попытке закончился кофе. На четырнадцатой — терпение.

Я пытался спорить. Кричал, что это не игра в дартс, что каждая неудача — это не провал, а бесценные данные. Что мы не проигрываем, а составляем карту минного поля, по которому нам предстоит пройти всего один раз.

Но они меня не слышали. Они видели только семнадцать смертей. Семнадцать доказательств того, что они были правы с самого начала.

И вот теперь… семнадцатая попытка. Она была идеальной. Я учел все. Каждый нюанс, каждую ошибку. Я довел зонд до цели. Я активировал его. Я видел своим Сонаром, как «сердце» опухоли начало таять, разрушаться под действием температуры. Я почти закричал от триумфа. Мы побеждали.

А потом симулятор завыл, как сирена воздушной тревоги. «Массивный отек ствола мозга. Остановка дыхания через 15 секунд. Смерть через 6 минут».

Я смотрел на монитор, не веря своим глазам.

— Но… но я все сделал правильно! Опухоль уничтожена!

— Именно поэтому! — Астафьева вскочила, тыча пальцем в экран, ее лицо исказилось от ужаса и понимания. — Смотрите! Некроз опухоли вызвал массивный выброс токсинов! Клеточный детрит, свободные радикалы, медиаторы воспаления! Все это хлынуло в окружающую здоровую ткань!

— И вызвало отек, — закончил Неволин. Его голос был глухим, мертвым. Он выглядел постаревшим на десять лет. — Мы не учли постабляционный синдром. Опухоль можно уничтожить. Но продукты ее распада убьют пациента быстрее, чем сама опухоль.

Тишина. Мертвая, оглушающая тишина.

А потом Неволин взорвался.

— ХВАТИТ! — он с силой ударил кулаком по столу. Инструменты подпрыгнули со звоном. — Достаточно! Это бессмысленно!

Он бьет не по моей технике, не по моим знаниям. Он бьет по моей вере. По той самой надежде, которую я им продал. И он прав. Семнадцать из семнадцати — это не статистика. Это приговор.

— Вы говорили — десять процентов! ДЕСЯТЬ! — кричал он, его лицо налилось кровью. — Это значит, что из десяти попыток одна должна быть успешной! А мы провалили СЕМНАДЦАТЬ! Не десять, не пятнадцать — СЕМНАДЦАТЬ!

Он подошел ко мне вплотную.

— Знаете, что это значит, юноша? Это значит, что ваши десять процентов — ЛОЖЬ! Реальные шансы не десять процентов! Они НОЛЬ! НОЛЬ, вы понимаете?!

— Виктор Семенович… — попыталась вмешаться Астафьева.

— Молчать! Мы тут восемь часов убиваем виртуальную девочку! Восемь часов! И каждый раз — смерть! Мы не лекари, мы палачи! Экспериментаторы над трупами!

Он сорвал с головы хирургическую шапочку, скомкал и швырнул на пол.

— Я ухожу. И советую всем сделать то же самое. Это не медицина. Это шарлатанство! Попытка выдать желаемое за действительное!

Он развернулся и, не оглядываясь, направился к двери.

Доронин молча, сгорбившись, начал собирать свое оборудование. Его движения были медленными, как у старика.

Астафьева сняла очки, устало потерла переносицу.

Матрона Егоровна встала, ее суставы громко хрустнули в тишине.

— Парень, старик прав. Мы попробовали. Семнадцать раз. Этого достаточно, чтобы понять — не выйдет. Бывает.

Они уходили. Все. Один за другим. Даже Артем смотрел на меня с таким сомнением и жалостью, что мне стало тошно.

А я стоял посреди комнаты, глядя на семнадцатый «мертвый» симулятор, и не мог произнести ни слова.

Потому что возразить было нечего. Они были правы.

Комната опустела. Гудящая тишина давила на уши после яростных криков Неволина. Остались только я, Артем и Филипп Самуилович. Ну и симулятор номер семнадцать, светящийся в полумраке, как надгробие на могиле моей самоуверенности.

Артем подошел, осторожно положил руку мне на плечо.

— Илья… может, они правы? Может, стоит признать…

— Что? — я резко обернулся, и в моем голосе прозвучала горечь, которой я сам от себя не ожидал. — Что я обнадежил умирающего ребенка зря?

— Что ты человек, — тихо сказал он. — У людей есть пределы.

Он сжал мое плечо и ушел, оставив меня одного. Даже Филипп, что-то неразборчиво пробормотав про необходимость отдохнуть, тихо выскользнул за дверь.

Я опустился на пол прямо там, где стоял, прислонившись спиной к холодной, гладкой стене симулятора. Голова откинулась назад. Пустота.

Семнадцать раз. Семнадцать способов убить Ксению. Я перебрал их все. Как искусный палач, изучающий анатомию для более эффективной казни. Может, восемнадцатый способ — это пуля в мою собственную голову? Быстро, эффективно и милосердно. По крайней-мере, для меня.

— Лекарь…

Голос Ррыка прозвучал неожиданно мягко, без обычной ленивой насмешки. Огромный лев материализовался рядом, его призрачное тело отбрасывало мягкое золотое свечение на кафельный пол.

— Возможно, они правы. Возможно, эта задача действительно невыполнима. Даже для тебя.