Но свет в ординаторской горел. Странно. И голоса — приглушенные, но различимые. Кто-то не ушел домой? Или пришел слишком рано? Какая разница. Зайду, переоденусь и уйду. Нет сил на разговоры.

Я толкнул дверь и замер на пороге.

Они все были здесь. Вся команда «искателей сокровищ».

Величко сидел на кушетке, обхватив голову руками — поза человека, дошедшего до самого предела физической и моральной усталости.

Фролов и Муравьев стояли у окна, негромко переговариваясь — их вечный способ справляться со стрессом, обсуждать все подряд.

Артем мерил комнату быстрыми, нервными шагами — накопленная энергия не давала ему усидеть на месте. Кристина застыла на стуле, уставившись в пустоту — тот самый взгляд человека, увидевшего слишком много за слишком короткое время.

И Вероника. Моя Вероника стояла посреди комнаты, кусая губы — ее способ справляться с тревогой.

Они не ушли. После всего — поисков, часов расшифровки формулы, напряжения ожидания — они остались. Ждали. Но чего? Меня? Новостей? Подтверждения чуда или известия о катастрофе?

Первым меня заметил Артем. Он резко остановился посреди шага, уставился на меня. Остальные проследили за его взглядом.

Тишина.

В ней было все — страх, надежда, отчаяние, мольба. Они смотрели на меня, и я видел один и тот же немой вопрос в каждом взгляде.

Они боятся спросить. Боятся услышать ответ. Потому что от этого ответа зависит слишком много. Не просто жизнь одного мальчика — будущее медицины, надежда тысяч больных, смысл их бессонных ночей и титанических усилий.

Артем сделал шаг вперед. Еще один. Сглотнул. Когда он заговорил, голос дрогнул, выдавая все то напряжение, что он так старательно скрывал за своей активностью:

— Илья… — он сделал паузу, пытаясь взять себя в руки. — Слухи ходят… медсестры шепчутся… что-то произошло в детской реанимации… но мы боимся верить.

Еще одна мучительная пауза. Он собирался с духом для главного вопроса, который висел в воздухе, тяжелый и острый, как занесенный над головой скальпель.

— Это правда? У нас… у нас получилось? — наконец, спросил он.

У НАС получилось. Не у меня — у нас. Потому что это была правда. Без них, без их упорства, без их самоотверженности и веры в меня — ничего бы не было. Я просто нажал на поршень шприца. Они дали мне оружие для этой битвы.

Я смотрел на их измученные, бледные, невыспавшиеся лица.

Они заслужили правду. Всю правду. Но сейчас, в эту секунду, им нужно было другое. Им нужна была победа. Чистая, без сносок и уточнений. Потом будут оговорки — про долгую реабилитацию, возможный фиброз, месяцы борьбы. Но сейчас — только триумф.

Я устало улыбнулся. И просто кивнул.

— Да. Получилось.

Одна секунда звенящей, оглушительной тишины.

Две.

Три.

А потом мир взорвался.

— ДААААА! — Артем подпрыгнул так высоко, что чуть не ударился головой о низкий потолок ординаторской. — ПОЛУЧИЛОСЬ! МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО!

— АААА! ААААА! — Фролов и Муравьев бросились обниматься, как будто только что выиграли войну, потом, в едином порыве, схватили ошеломленную Кристину и закружили ее по комнате.

— Мы победили! Победили! — кричали они хором, их голоса срывались от счастья.

Кристина расплакалась — тихо, почти беззвучно, но слезы облегчения, радости, освобождения от невыносимого напряжения текли ручьем по ее щекам.

И тут Величко вскочил с кушетки. На его обычно мрачном, сосредоточенном лице сияла совершенно детская, восторженная улыбка.

— Парни! — заорал он, перекрывая общий гвалт. — Героя — качать!

Что? Нет, подождите, это же…

Но было поздно. Артем и «хомяки» бросились ко мне как спортивная команда, прорвавшаяся к зачетной зоне на последней минуте матча.

— Нет! Стойте! Что вы… АЙ!

Они подхватили меня — Артем за плечи, Фролов и Муравьев за ноги — и с дружным криком подняли над головами, как драгоценный трофей.

— Опустите! Немедленно! Это же… это непрофессионально!

— РА-ЗУ-МОВ-СКИЙ! РА-ЗУ-МОВ-СКИЙ! РА-ЗУ-МОВ-СКИЙ!

Они скандировали и подбрасывали меня вверх. Я болтался в воздухе как тряпичная кукла, совершенно потеряв контроль над ситуацией. Это было безумие.

Я лекарь, серьезный, ответственный человек. А меня качают как футболиста после забитого гола. В больнице. В ординаторской. Это было нарушением всех возможных правил, регламентов и просто здравого смысла.