Для него, как для хирурга, решение было очевидно. Если не знаешь, что внутри, — вскрой и посмотри. Классический подход. Я бы предпочел сначала получить больше данных, но времени на это не было. Операция уже назначена по экстренным показаниям.

— Готов, — твердо ответил я.

— Тогда через пятнадцать минут в операционной.

Он развернулся и вышел. У меня было пятнадцать минут. Пятнадцать минут, чтобы мысленно перебрать все известные мне атипичные патологии печени и подготовиться к любым сюрпризам, которые могли ждать нас внутри.

Операционная Киселева была отражением его самого.

Ни одного лишнего инструмента на стерильном столике, ни одного случайного движения со стороны операционной сестры, ни одного лишнего слова от анестезиолога.

Это была не творческая мастерская Шаповалова, где вечно царил управляемый хаос. Это был завод по ремонту человеческих тел. Эффективный, выверенный до миллиметра, но абсолютно бездушный.

Я стоял напротив Киселева через операционный стол, выполняя привычные обязанности первого ассистента — тампоны, зажимы, аспирация. Пациент Обухов лежал под наркозом, его жизненные показатели ровной линией рисовались на мониторе. Анестезиолог коротко кивнул — можно начинать.

— Скальпель, — Киселев протянул руку, не глядя.

Разрез по Федорову — длинный, огибающий правую реберную дугу.

Лезвие шло плавно, точно по намеченной линии. Послойное рассечение тканей, аккуратный гемостаз с помощью коагулятора. Ни одного лишнего движения, минимальная кровопотеря.

Техника была безупречной. Он мог быть осторожным администратором, но здесь, за операционным столом, он был мастером своего ремесла.

Это вызывало уважение.

— Ранорасширитель.

Металлические крючья развели края раны, открывая доступ к брюшной полости. Печень предстала перед нами — увеличенная, багрово-синюшная, ее капсула была напряжена.

— Вижу образование, — констатировал Киселев, осторожно вводя пальцы в рану и пальпируя правую долю. — Вот здесь. Плотное, около десяти сантиметров в диаметре.

— Вот оно! Ну же! Вскрывайте! Там точно гной, говорю тебе! — нетерпеливо заерзал на краю операционного светильника невидимый Фырк.

— Делаем контрольную пункцию, — следуя протоколу, распорядился Киселев.

Сестра подала длинную иглу со шприцем. Он аккуратно ввел ее в центр образования. Медленно потянул поршень на себя. В шприц начала поступать густая, мутно-желтая жидкость.

Стандартный, единственно верный по уставу ход. Подтвердить наличие жидкого содержимого перед вскрытием. Правильно, но предсказуемо. Он не искал новых путей, он шел по проторенной дороге.

— Вскрываем, — скомандовал он.

Он сделал небольшой разрез на капсуле печени. И тут началось нечто странное.

Из разреза не хлынул гной, как это обычно бывает при вскрытии абсцесса под давлением. Вместо этого из него медленно, как зубная паста из тюбика, начала выдавливаться волна густой, охряной, желто-зеленой жидкости.

Литр, не меньше. Она заполняла подпеченочное пространство, и в воздухе операционной не появилось главного — запаха.

Первый сигнал тревоги — запах. Вернее, его полное отсутствие.

Любой бактериальный процесс такого масштаба, будь то анаэробный или аэробный, произвел бы смрад, который ударил бы в нос, как кувалдой.

А это… пахло только кровью и озоном от работающего коагулятора. Это был не гной. Это был стерильный распад тканей.

Вопрос номер один: что убивает клетки печени так эффективно, не оставляя после себя никаких бактериальных следов?

— Аспиратор! Быстрее! — скомандовал Киселев, и его голос впервые за операцию дрогнул от удивления.

Я уже держал наготове трубку отсоса, убирая густые массы из брюшной полости.

Мы промывали полость раствором, снова и снова, пока она полностью не очистилась. Нашему взору предстала жуткая картина — огромная полость внутри печени с грубыми, неровными, сероватыми некротическими стенками.

— Некроз тканей… — ошеломленно пробормотал Киселев, глядя в рану. — Но что, черт возьми, его вызвало?

— Дренажи ставим? — я вернул его к реальности техническим вопросом.

— Да… обязательно. Два широких силиконовых.

Мы установили дренажи, вывели их наружу. Начали ушивать рану. Операция технически была завершена.

Пациент был избавлен от огромного токсичного очага. Но это не было лечением. Это была лишь симптоматическая помощь.

Мы убрали следствие, но причина болезни осталась в его теле. Установить два дренажа — это как вычерпать воду из лодки, не заделав пробоину. Мы выиграли ему время.