Второгодка. Книга 5. Презренный металл

Аннотация
<p>У него отняли жизнь, но не принципы!</p> <p>В 95-м его убил лучший друг, но он не умер — попал в наше время в тело отстающего школьника. Его убийца ещё жив, силён, при деньгах и при власти. Но это ненадолго.</p> <p>Школьник-второгодник Сергей Краснов заварил такую кашу, что расхлёбывать придётся всем. Он уже вплотную подошёл к цели. Он разрушит жизнь своих убийц — не из мести, а ради справедливости. Всё будет сделано по его кодексу чести.</p> <p>Негодяи трепещут, красавицы мечтают о нём, а спецслужбы сходят с ума.</p> <p>Приключения продолжаются!</p>

Я бросился назад. В винный погреб. Позиция была идеальной. Вверху грохотал телевизор, Катя спала беспробудным пьяным сном, а у меня в руке был пистолет с отпечатками Перебитого носа. И, кстати, тот самый пистолет, из которого вылетел раскалённый кусок металла, пробивший мне грудь. А потом вылетел и второй, точно такой же. И пробил мне голову.

Да, позиция была идеальной, чтобы закрыть цикл, завершить метафору времени и истории. Многозначительно. Красиво и эффектно. Лучшей позиции было не найти. Звёзды сошлись на чистом морозном небе и рука моя легла на рукоять «Макарова».

— Только я хотел не этого, — прошептал я вслух, потому что морок и чернота начали опутывать меня.

Мстить сладко, сказала вчера Настя. Сладко и горько одновременно. Ты чувствуешь горечь той несправедливости, которую совершили по отношению к тебе, и сладость, понимая, что тот, кто так поступил, глубоко ошибся, и теперь жестоко пожалеет об этом.

Я потряс головой.

— Нет, — сказал я, — не этого я хотел.

Я открыл шкаф и выбрал на ощупь увесистую бутылку. Подскочил к двери и встал за выступ, на котором находился выключатель.

— Друг, оставь покурить. А в ответ тишина. Он вчера не вернулся из боя , — пьяно пропел Никитос. — Почему всё не так? Вроде всё как всегда! То же небо опять голубое!

Он прохрипел слова песни с отчаянием в голосе. Это было похоже на крик, который рвался из его сердца. Он толкнул дверь, переступил порог, пошарил по стене в паре сантиметров от меня в поисках выключателя, щёлкнул тумблером и остолбенел, пьяно уставившись на то, что царило в его винном погребе.

Пьяный, не пьяный, но соображал он быстро. Меньше секунды потребовалось ему, чтобы осознать, что произошло. Он дёрнулся назад, ещё не замечая меня, и начал поворачивать голову. В этот момент наши глаза встретились. Я мог ударить раньше, но хотел взглянуть в его глаза. Лицо моё защищала балаклава. И брови, и переносица — всё было тщательно прикрыто. Он мог видеть только глаза.

Я знаю, кто меня убил , мысленно произнёс я и обрушил большую тяжёлую бутылку ему на голову. Среагировать он бы не успел. Всё было молниеносно. Всё было жёстко. И всё было по-взрослому. Бутылка взорвалась, толстое стекло разлетелось на мелкие осколки, вино вспенилось, брызгая в разные стороны и смешиваясь с кровью. Никитос застонал и повалился на керамический пол погреба.

И в тот же момент на лестнице снова послышались шаги. Сука. Вряд ли это была Катя. Шаги были энергичные и быстрые. Мужские.

Я сунул руку в карман, схватил рукоятку пистолета, чуть выглянул за дверь и увидел Золотуху.

— Твою мать! — воскликнул я. — Какого хера?! Ты должен был сидеть в машине! Где второй?!

— Давай сумку! — нервно оглядываясь, бросил Золотуха и заметил Никитоса, лежащего на полу в кроваво-винной луже.

Он остолбенел. Потом снова посмотрел на меня уже немного другим взглядом. Как будто за одну секунду у него произошло в голове какое-то переосмысление, и он понял, что возможно не всё будет так, как они распланировали с Перебитым носом.

— Где второй? — повторил я и протянул ему сумку.

Он выхватил её из моих рук, раскрыл и заглянул внутрь. Лицо его исказилось, на нём вспыхнула хищная и злобная улыбка. Он завёл левую руку, в которой держал сумку, за спину, и в этот же момент раздался щелчок. В правой руке вспыхнула маленькая молния. Это была финка.

Улыбка на его лице превратилась в оскал, который вдруг замер, стал неподвижным. И вообще всё лицо его в миг окаменело, а глаза сделались ледяными и безразличными, как у хищника, медведя, дерущего жертву, ничего не выражающими, спокойными и невозмутимыми.

Ничего не говоря, он вытянул вперёд руку с ножом и шагнул ко мне, но вдруг резко остановился. В моей руке лежал «Макарыч». И это был не просто пистолет. Пистолет, из которого меня убили, приобретал сейчас магическую, нематериальную и непостижимую человеческим умом силу.

— Ах ты ж мразь! — сказал я, поднял руку и нажал на спуск.

Грохнул выстрел, запахло кислым. Я стрелял, чтобы испугать, убивать его я не собирался. Он мне был ещё нужен. Так что, промахнулся, подумаешь, с кем не бывает.

Золотуха отступил. Лицо его ожило, оттаяло, глаза стали живыми, и в них вспыхнул страх. Ужас, настоящий ужас. Ни слова не говоря, я навёл пистолет на его лоб.

— Нож! — коротко скомандовал я. — На пол!

Меня захлестнула чёрная волна гнева. Гнев не давал мне никакой возможности вести переговоры. Я и так очень долго сдерживался. Мне очень хотелось вышибить мозги этой твари. Должно быть он прочёл это желание в моём взгляде. Он разжал руку, выпуская свой тесак, а сам начал пятиться назад.