– В нашей семье, – вздыхает он, отставляя бокал, – просто нет человека, на которого можно было бы переложить обязанности главы, хотя бы на время. Увы.

Его тон звучит почти с сожалением, но я знаю – это просто констатация факта, не жалоба.

Потом он переходит к предстоящему благотворительному вечеру. Говорит о важности события, о нуждающихся детях, о престиже семьи. Я киваю, поднося к губам стакан воды. Пальцы немного влажные от конденсата. К моему большому облегчению, дед не давит. Ни слова о балете, о моём «возвращении» на сцену – этого я боялась больше всего. Вместо этого он просто поворачивает голову ко мне, его взгляд скользит по моему сиреневому платью.

– Надеюсь, вы с матерью уже выбрали платье для вечера? – спрашивает он.

– Нет ещё. – Я качаю головой, стараясь, чтобы движение выглядело спокойным, не выдавало нервозность. – Не было времени.

Дед издаёт тихий смешок, выдающий недовольство.

– Ролана всегда была слишком… несобранной в таких вещах. Теряет фокус, – он отряхивает крошки с пальцев салфеткой. – Нолан! – его голос тихий, но чёткий, легко перекрывает шум зала.

Помощник мгновенно отрывается от своего магнота – тонкого планшета с матовым экраном, и подходит к нашему столу, застыв в почтительном полупоклоне.

– Гранд мирс?

– На завтра вызови Шарлотту, нашего семейного дизайнера. Зои…– Он кивает в мою сторону, не глядя на меня, – нужно особенное платье. Все должны видеть, что наследница вернулась. И вернулась с триумфом. На кону честь семьи. Зои будут обсуждать все.

Нолан кивает резко и по-деловому. Его пальцы уже бегают по экрану магнота, записывая поручение. Он не спрашивает деталей, не уточняет. Просто выполняет.

– Будет сделано, гранд мирс.

Мы отвлекаемся, потому что к столу подходят официанты. Они несут серебряные поносы с тарелками под блестящими крышками, под которыми спрятаны наши заказы. Аромат тёплого масла, свежей выпечки и кофе наполняет воздух вокруг стола. Мой желудок тихо урчит, но аппетит куда-то пропал.

Я наблюдаю, как официанты ловко расставляют тарелки, снимают крышки. И понимаю: весь этот разговор – про погоду, Монарко, благотворительность, даже про платье – это просто фон. Вежливое вступление. Серьёзные темы, ради которых дед устроил этот завтрак, он ещё даже не начал обсуждать. Настоящий разговор ждёт своего часа, как грозовая туча за окном. И тогда станет ясно, зачем я здесь на самом деле.

Именно поэтому кусок не лезет в горло, но я заставляю себя есть, чтобы не выдать волнение.

– Итак, Зои. Ты ведь помнишь, что с тобой произошло за эти пять лет? – спрашивает он, не отрываясь от завтрака.

Замираю с чашкой кофе, которую не донесла до рта, и взвешиваю. Пожалуй, немного откровенности не помешает.

– Не все, но значительно больше, чем говорю.

Дед откладывает серебряные столовые приборы в сторону. Его пальцы обхватывают основание хрустального бокала, но он не пьёт. Просто держит. В нашем уголке ресторана становится тихо, только приглушённые звуки зала долетают до нас.

– Как интересно, – произносит он наконец, растягивая слова. Взгляд холодных ясных глаз останавливается на мне. – Хочешь рассказать?

Я чувствую, как по спине пробегает холодок, но внутри только пустота и решимость. Притворяться бесполезно.

– Не хочу, – отвечаю я тихо, но чётко, не отводя взгляда. Я не собираю врать в этом вопросе. – Но расскажу.

Дед медленно кивает, словно это именно тот ответ, которого он ждал. Его взгляд становится ещё более пристальным.

– Почему именно мне? – Он делает короткую паузу. – А не матери?

Я опускаю глаза на свою тарелку. Потом снова смотрю на него.

– А вы как думаете? – отвечаю я, стараясь сдержать вызов в голосе. – Маме будет спокойнее, если она не будет ничего знать.

Уголки его губ едва заметно дёргаются – не то улыбка, не то нет. Но глаза не смеются. Дед внимательно изучает меня, вглядывается в каждую черточку, запоминает каждую реакцию. Словно видит впервые. Словно пытается найти в моём лице кого-то знакомого и не находит.

– Ты сильно изменилась, Зои, – произносит он наконец, и в его голосе слышится что-то неуловимое – может, растерянность, а может, просто констатация факта. – Иногда мне кажется, я совсем тебя не знаю.

В ушах шумит, но я заставляю себя не моргать. Это моя правда. Правда, которую я несу за нас обеих. Себя и Зои.

– А вы и не знаете, – вырывается у меня, и голос звучит тише, но твёрже, чем я ожидала. – Никто из вас не знает…

Дед замирает. Его пальцы крепче сжимают бокал. Его взгляд пронзительный, он словно пытается заглянуть в душу, но я не боюсь.

Потому что нельзя пережить то, что пережили мы, и остаться прежними. Нельзя пройти через тот кошмар с каменными стенами, болью и страхом и не измениться до неузнаваемости. Это моё единственное надёжное прикрытие. Самая чистая правда во всей этой лжи.