Шрифт:
С моих губ срывается смешок.
– И как ты после этого?
– Нормально. Ну, хотя как нормально… Было до безумия стыдно и неловко. Мне пришлось извиняться перед сенатором и его женой и вернуть сумму своего гонорара. Но это научило меня одной простой вещи.
– Какой?
– Что в чрезвычайных ситуациях не так стыдно обратиться за помощью к близким, нежели потом смотреть, как держится за сердце шестидесятилетняя жена сенатора.
– Мам… – Я пытаюсь улыбнуться, но по моей щеке стекает слеза.
Она притягивает меня к своей груди, и я непроизвольно всхлипываю.
– Ну слава богу, что тебя расстроила какая-то хрень. Я-то уж подумал… – Папа запинается и обращается к маме, которая пронзает его недовольным взглядом: – Детка, я не это имел в виду. Просто ничего серьезного. Сейчас быстренько что-нибудь решим.
– Пап, ты споешь на благотворительном вечере? – Я шмыгаю носом.
– Нет. У меня куча дел. Давай ты споешь?
– Что? – хмурюсь.
– Что? – фыркает папа в ответ. – Ты талантлива.
– Но я не хочу быть твоей тенью, пап. Да и петь самой на таком масштабном мероприятии – это… глупо.
– Почему?
– Потому что меня никто не знает.
– Узнает.
Закатываю глаза, пока папа коротко смеется.
– Помнишь, чему я учил тебя, когда ты была маленькой?
– Ты был прекрасным отцом и многому меня научил, – искренне произношу я. – Конкретнее, пап.
На лице отца появляется улыбка.
– Ладно. Помнишь, ты спросила меня, почему я решил писать песни?
– Да. Ты сказал, что это твой способ высказаться. Поделиться со всеми тем, что для тебя важно.
– Да. Тебе есть чем поделиться?
– Мне? – хмурюсь я.
– Да. Есть ли что-то, что ты хочешь сказать песней?
Смотрю ему прямо в глаза в поисках ответа. Подсознательно, кажется, понимаю, но хочу удостовериться в том, что он именно это имеет в виду.
– Может быть, ты все же сможешь спеть? Я давно не пела, да и вообще…
– Музыка волшебна, Лиззи. С ее помощью можно рассказать о том, что болит. Или признаться в том, что о чем-то сожалеешь.
– Пап…
– Неужели ты ничего никому не хочешь сказать? – отец делает глоток своего черного кофе.
– Никому – это кому? – медленно интересуюсь.
– Например, Гаррету?
– Мы с Гарретом расстались.
– Я знаю, – пожимает плечами папа.
– Знаешь? – хмурюсь я.
– Да. Ты мне ничего не рассказала, поэтому у меня стоял выбор между поездкой к Гаррету и детективом. Я решил, что за детектива твоя мама меня прикончит, поэтому выбрал первый вариант.
– О боже, Морган, хватит делать из меня тирана, – недовольно бурчит мама, наливая мне зеленый чай. – Гномик, выпей. Он с ромашкой.
– Спасибо, мам, – улыбаюсь я и беру кружку. – Так и… что же тебе сказал Гаррет?
– Я пообещал ему ничего тебе не говорить. Но он не знает, что все это время я держал пальцы скрещенными, а потому это не считается, – фыркает папа, и это вызывает у меня смех. – Но… ты правда хочешь знать, что он мне сказал?
– Это зависит о того, сказал он хорошее или плохое.
– А что для тебя хорошее, гномик? Ты ведь сама его бросила.
Открываю рот. И тут же закрываю. Яркие изумрудные глаза папы с интересом наблюдают за мной, а затем он шумно выдыхает:
– Мия в начальной школе. Джуллиан в средней. Вся эта история с твоей «Феррари». Дрю…
– Не понимаю… – Я свожу брови к переносице.
– Гаррет всегда защищал тебя. Это он подбросил тебе ланч и поговорил с мамой Мии, которая тебя обижала. Он же унизил Джуллиана, чтобы отомстить за тебя. На твоей «Феррари» написали… кое-что не очень хорошее, но Гаррет сделал так, чтобы ты об этом не узнала. А про Дрю он мне не рассказал, но судя по его лицу, этот Дрю не жилец, – тараторит папа, пока я пребываю в шоке. – Но ты видела лишь то, что он хотел, чтобы ты видела.
Хмурюсь, пытаясь понять, что он несет, а затем мне вдруг приходит осознание.
С моих губ срывается короткий вздох. Коротко и часто моргаю, пытаясь осознать, что все мои проблемы всегда решал Гаррет. Он не лгал, когда говорил, что любил меня.
– И я честно не думал, что скажу это, но… – продолжает папа, несмотря на мой шок. – Гаретт оказался хорошим парнем. Если ты заставишь его уйти из хоккея, то, возможно, я даже смирюсь с тем, что вы вместе.
У меня вырывается смешок.