Он огляделся из своего закутка. Варьете было запол­нено до отказа, принесли даже дополнительные стулья, и за каждым столиком сидело по четыре человека вместо обычных трех, за некоторыми даже по пять, и официанты едва успевали выполнять заказы. Многие пришли сюда вовсе не для того, чтобы видеть искусство его отца. Их привлекла вчерашняя беда. Страсть к сенсациям и тайная надежда: вдруг еще что-нибудь случится и они станут свидетелями какого-то следующего, еще более ужасного несчастья.

Юлиан заметил и знакомые лица: вот адвокат отца, вон оба полицейских, а за соседним с ними столиком — родители исчезнувшего мальчика. И наконец, Рефельс.

Юлиан дождался момента, когда отец был целиком поглощен работой, и быстро пробрался к Рефельсу. Ре­портер при виде его опешил:

— Юлиан? А я думал, ты уехал.

— Я изменил свои планы, — важно пояснил Юлиан.

— Эй! — возмутился кто-то рядом. — Мне ничего не видно!

Юлиан присел у столика на корточки.

— Что-то должно случиться, ты чувствуешь? — шепо­том спросил Рефельс. — Это прямо носится в воздухе.

В этот момент послышался грозный раскат грома, и Юлиан испуганно вздрогнул.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал он.

— Тише, вы! — сердито прошипел какой-то мужчина. — Хотите поболтать — выйдите из зала!

Двое других зрителей тоже взглянули на них со. злостью, и Юлиан изобразил извиняющуюся улыбку. Потом посмотрел на сцену, и опять ему показалось, что с реквизитом не все в порядке.

— Что-то здесь не то, — прошептал Юлиан. — Мне надо поговорить с отцом. Обещаю тебе, что я...

— И я вам обещаю, что вы схлопочете сию же минуту, если не угомонитесь, — перебил их мужчина. — Я заплатил сумасшедшие деньги и хочу за них хоть что-то получить!

— Нет проблем, — ответил Рефельс, вызывающе рас­правляя плечи, — получите вполне приличную зуботычи­ну, это вас устроит?

Мужчина приподнялся со своего стула, ненавидяще вперился в Рефельса, но потом снова уселся на место.

— Ну, погоди, ты мне еще попадешься! — пригро­зил он.

— Эй, Франк, что это с тобой? Ты в своем уме? — одернул репортера Юлиан, чувствуя, как в зале воцаряется какая-то возбужденная, почти агрессивная атмосфера. Нарастающее напряжение готово было вот-вот взорваться.

Юлиан испуганно притих и стал смотреть на сцену. При этом взгляд его упал на зеркало. Он вздрогнул. Разъяренный сосед обернулся к нему, и отражение в зеркале повторило его движение. С той лишь разницей, что в зеркале отражался не человек. Юлиан повернулся к соседу и увидел вполне нормальное лицо, пусть не особенно симпатичное. Но магическое зеркало отца по­казывало, что рядом с ним сидит тролль.

— Чего уставился? —спросил сосед. Тон никак не соответствовал его черному фраку, зато как нельзя лучше подходил к тому образу, который отражался в зеркале: налитым кровью глазам и бульдожьей нижней челюсти.

Он был здесь не единственным троллем. Чем дольше Юлиан всматривался в зеркало, тем больше видел взъе­рошенных существ с лисьими ушами. Они сидели в зале среди людей неузнанные, и только зеркало показывало их такими, какие они на самом деле, и показывало, вполне возможно, лишь одному Юлиану.

В это мгновение он заметил в зеркале новое движение и обернулся.

В варьете вошел Мартин Гордон. В руке у него был «дипломат», сам он казался предельно взведенным. Юлиан пригнулся за столиком еще ниже. Ему не трудно было отгадать причину ярости Гордона. Юлиан хорошо знал Мартина. В такие минуты тот действовал без оглядки.

Агент отца пронесся по залу широкими шагами и перемахнул на сцену. Он без слов вручил отцу Юлиана дипломат и скрылся за декорациями.

Зрители, похоже, восприняли появление Гордона как часть номера. Но только не полицейские и не Рефельс. Они напряглись, как натянутые струны.

Отец Юлиана отпустил шутливое замечание по поводу незапланированного появления Гордона, выждал, когда стихнут обязательные аплодисменты, и воздел руки. Хлоп­ки, а через секунду и последние шепотки стихли, в зале воцарилась полная, почти благоговейная тишина, словно публика почувствовала, что сейчас произойдет нечто осо­бенное.

— Дамы и господа! — начал мистер Миррор.

Юлиан знал, что все происходящее не входит в обыч­ный репертуар его отца. Уже одно то, что отец во время выступления заговорил, было довольно необычно. Он, конечно, мог шутить, но его имидж не позволял ему обращаться к публике напрямую.

— Дамы и господа! — повторил он. — Я рад, что вы собрались здесь, особенно в такой день, как сегодня. — Он тонко улыбнулся, будто слова его содержали некий скрытый смысл, забавлявший его самого. — По причинам, о которых мне не хочется здесь распространяться, я с сожалением вынужден преждевременно закончить гастро­ли в вашем чудесном городе. По тем же самым причинам я не могу сегодня продемонстрировать вам мой большой заключительный номер, ради которого многие из вас и пришли сюда.