— Никогда.

— Честное слово?

— Честное слово Артифаля!

— Иди, брат мой, и не греши больше.

Я поклонился ему и сделал ему знак рукой, что он может уйти. Он будто колебался с минуту, потом, открыв осторожно дверь, вышел. Я встал на колени и молился за этого человека. Не успел я еще окончить молитву, как постучали в дверь.

— Войдите, — сказал я, не оборачиваясь.

Кто-то вошел и, видя, что я молюсь, остановился и встал около меня. Когда я окончил молитву, я обернулся и увидел Артифаля, стоявшего неподвижно у дверей с мешком под мышкой.

— Вот, — сказал он мне, — я принес тебе обратно твои деньги.

— Мою тысячу франков?

— Да, я отказываюсь также и от остальных двух тысяч.

— А данное тобой обещание остается в силе?

— Конечно.

— Стало быть, ты раскаиваешься?

— Не знаю, раскаиваюсь я или нет, но я не хочу брать твои деньги, вот и все.

И он положил мешок на буфет. Затем он приостановился, замешкался, словно намереваясь спросить о чем-то, но слова замерли на его устах. Взгляд его будто вопрошал меня о чем-то.

— Чего вы хотите? — спросил я его. — Говорите, мой друг. То, что вы сделали, — хорошо, не стыдитесь своих благих поступков.

— Ты глубоко веруешь в Божью Матерь? — спросил он меня.

— Глубоко.

— И ты веришь, что при ее заступничестве человек, как бы он ни был виновен, может спастись в час смерти? Так вот взамен твоих трех тысяч франков дай мне какую-нибудь реликвию, четки или что другое, чтобы я мог припасть к ней в час своей смерти.

Я снял с шеи образок на золотой цепочке, который моя мать надела мне в день моего рождения и с которым я с тех пор никогда не расставался, и отдал его разбойнику. Он приложился губами к образку и стремительно покинул мой дом. Целый год я ничего не слышал об Артифале — он, без сомнения, покинул Этамп и промышлял где-то в другом месте. В это время я получил письмо от моего коллеги, священника из Флери. Моя добрая мать была очень сильно больна и призывала меня к себе. Я взял отпуск и поехал к ней. Полтора-два месяца хорошего ухода и усердных молитв восстановили здоровье моей матушки. Мы расстались, — я был весел, мать была здорова, — и я вернулся в Этамп.

Я приехал в пятницу вечером, весь город был охвачен волнением. Знаменитый разбойник Артифаль попался около Орлеана, его судили в местном городском суде, вынесли приговор и отправили в Этамп, чтобы здесь придать его публичной казни — повесить, так как злодеяния свои он совершал, главным образом, в городе и его окрестностях. Казнь была совершена утром в день моего прибытия. Вот что я узнал от горожан, но, добравшись до своего дома, я узнал еще кое-что: из нижней части города приходила женщина накануне утром, то есть сразу после прибытия в Этамп на казнь Артифаля. Она раз десять осведомлялась, не приехал ли я. Настойчивость эта меня удивила. В этой части города я знал только бедную жену разбойника, ставшую только что вдовой. Я решил тотчас же отправиться к ней.

От дома священника до нижней части города было очень близко. Правда, пробило уже десять часов вечера, но поскольку я знал, что женщина так страстно желала меня видеть, то полагал, что мой визит не обеспокоит ее. Итак, я отправился в предместье и попросил указать нужный мне дом. Так как все знали ее, как добропорядочную женщину, никто не осуждал ее за преступления мужа.

Я подошел к двери. Ставни были открыты, и через незашторенное окно я увидел бедную женщину, стоявшую у постели на коленях: она молилась. По движениям ее плеч можно было заметить, что, молясь, она рыдала. Я постучал в дверь. Она встала и поспешно открыла мне.

— А, господин аббат! — воскликнула несчастная. — Я знала, что вы придете. Когда постучали в дверь, я поняла, что это вы. Увы! Увы! Вы приехали слишком поздно: мой муж умер без исповеди.

— Умер ли он в озлоблении?

— Нет, наоборот, я убеждена, что он был в глубине души христианином, но он не желал другого священника, кроме вас, он хотел исповедаться только вам и заявил, что если он не сможет исповедаться перед вами, то исповедуется только перед Божьей Матерью.

— Он вам так сказал?

— Да, и, говоря это, он целовал образок Богородицы, висевший на его шее на золотой цепочке, и очень просил, чтобы не снимали с него этого образка, уверяя, что если его похоронят с ним, то злой дух не овладеет его телом.

— Это все, что он сказал?

— Нет. Расставаясь со мной, чтобы взойти на эшафот, он сказал мне, что вы приедете сегодня вечером, что по приезде вы сейчас же придете ко мне, вот почему я и ждала вас.

— Он вам так сказал? — спросил я, удивившись.

— Да, и еще поручил передать вам последнюю его просьбу.

— Мне?

— Да, вам. Он сказал, что, в какое бы время вы ни приехали, я должна просить… Боже мой! Я не осмелюсь это вам сказать — это было бы слишком мучительно для вас!..

— Говорите, добрая женщина, говорите.

— Хорошо! Он просил, чтобы вы пришли на место казни и там над его телом прочли бы за упокой его души пять раз «Отче Наш» и пять раз «Богородицу». Он сказал, что вы не откажете мне в этом, господин аббат.

— И он прав, я сейчас же пойду туда.

— О, как вы добры!