– Да я понимаю, – вздохнул Оружейник.

– И перед людьми было бы неловко, – сказал Штурман. – Они так радуются. Нехорошо обижать тех, кто тебе искренне благодарен.

– А кто сказал – обижать? – не понял Оружейник.

– Они могли обидеться, если бы мы остались у корабля и не проводили бы их в деревню, – пояснил Штурман. – И не разделили бы с ними их счастье. Правда, Охотник?

– Да, – подтвердил Охотник. – Неприятный осадок остался бы точно. Что же получается? Только-только встретили ближайших и долгожданных родственников, да еще и освободителей, а они отказываются идти в гости. Как-то не по-людски.

Механик вытащил из костра ветку и прикурил.

– Вообще-то, мы здесь практически ни при чем, – сказал Оружейник. – Точно так же плавали в растворе, как они и гойты, и управляли помимо своей воли этими жахами, бедолагами. Если б не Леня…

– Ерунда, – откликнулся Человек-Т, неотрывно глядя в пламя костра. – Благодарите Вишню и Умника. От госпожи Чрезвычайного посла шел такой мощный сигнал об опасности, что я не мог не услышать.

– Скажите лучше: не сигнал об опасности, а волна страха и мольба о помощи, – улыбнулась Вишня.

– Может, и так, – согласился Леонид. – Главное, что я услышал.

– Кстати, насчет бедолаг-жахов, – сказал Пионер (здесь, у костра, он принял обличье земного мужчины средних лет и теперь мало чем отличался от остальных. Если, конечно, не считать Умника). – Бедолагами могут быть лишь те, кто испытывает чувства. А какие у жахов могли быть чувства? Киборг, он и есть киборг. И даже не киборг, а просто живая, управляемая извне машина.

– Подумаешь, машина, – сказал Охотник. – Вон Умник – тоже машина. Но кто посмеет сказать, что у него нет чувств, будет иметь дело со мной.

Все засмеялись.

– Спасибо, Охотник, – сказал Умник. – Бокальчик «Милого Джона»?

– Тогда уж всем неси, – пробурчал Капитан.

– И вам? – обратился Умник к Пионеру.

– А я не человек, что ли? – сказал Пионер. – То есть в широком смысле слова, разумеется. Тащи уж давай… Умник.

– А действительно, – оживился Оружейник. – Разве Пионеры пьют? Мне почему-то казалось, что раса, перешедшая, так сказать, на иную, гораздо более высокую ступень развития, нежели мы, смертные, и живущая совершенно по иным, недоступным для нашего понимания законам, в спиртном не нуждается.

– Ты у нас прямо Цицерон, – сказал Механик.

– Так оно и есть, – согласился Пионер. – Не нуждаемся. Как и вы, впрочем. Но я понимаю ваш вопрос. Дело в том, что сейчас я не совсем Пионер. Вы же видите, что я специально принял человеческий облик.

– Ну и что? – не понял Оружейник.

– Форма непосредственно влияет на содержание, – догадался Человек-Т. – Так?

– Правильно, Леня, – кивнул Пионер. – И еще как влияет. Не могу сказать, что мне это сильно неприятно, но вряд ли я смогу находиться в этом состоянии очень долго.

– Значит, надо пользоваться случаем! – догадался Оружейник.

– Именно, – опять согласился Пионер.

– Хорошо сидим, – сказала Вишня. – Куда это только Умник запропастился…. Размышляет в одиночестве о трудной судьбе корабельного робота?

Механик захохотал и, как обычно, поперхнулся сигаретным дымом.

– Здесь я, – сказал Умник, бесшумно появляясь из темноты с подносом в манипуляторах. В центре подноса красовался большой, ручной работы, глиняный кувшин, окруженный семью высокими бокалами с фирменным коктейлем «Милый Джон». – Пять минут одни без меня побыть не можете. Одно слово – люди.

– Но-но, – погрозил Умнику пальцем Капитан. – Совсем, гляжу, без нас распустился.

– Как скажете, – безразлично согласился Умник и раздал бокалы.

– За победу, – предложил Капитан.

И все согласились с этим кратким тостом.

– А все-таки поступок вы совершили необратимый, – сказал Пионер, с видимым удовольствием осушив бокал почти наполовину. – Мы, Пионеры, стараемся не совершать необратимых поступков.

– Иногда это необходимо, – сказал Человек-Т.

– И вообще, любая война – это сплошная лавина необратимых поступков, – добавила Вишня. – А мы с этим вашим триттом находились в состоянии самой настоящей войны. Впрочем, как и вы когда-то, насколько я поняла.

– Точно, – подтвердил Механик, – войны. Самой натуральной. Или мы его, или он нас. Какая уж тут обратимость…

– Да, тритты – страшный противник, – согласился Пионер. – Мы воевали с ними десятки тысяч лет и только ценой невероятных усилий и жертв сумели победить. Но, несмотря на это, одного оставили в живых. Именно потому, что стараемся не совершать необратимых поступков.

– Что-то я не понял, – сказал Оружейник. – Вам что, этого тритта жалко? Да если бы не Леня с его чудо-гранатой, или что там у него было, мы бы сейчас с вами не разговаривали.