рукомеслом, чтобы могли его чтить у подножия

Бен-Лоэрса* и на берегах Лох-Тэя. У нас даже нет гэль-

ского слова, которым мы могли бы обозначить мастера,

шьющего перчатки.

– Было бы странно, когда бы оно у вас имелось, друг

Нийл, – сказал невозмутимо Саймон, – ведь вы и перчаток

не носите. Во всем клане Кухил не найдешь другой пары,

кроме той, что я сам подарил Гилкристу Мак-Иану – упо-

кой господь его душу! – и он принял их как ценное под-

ношение. Его смерть сильно меня опечалила, ведь я к нему

по неотложному делу.

– Так лучше тебе с первым светом повернуть коня об-

ратно к югу, – сказал пастух. – Сейчас начнутся похороны,

и обряд не затянется, потому что не далее как на вербное

воскресенье предстоит битва между кланами Кухил и

Хаттан, по тридцать воинов с каждой стороны. Так что у

нас едва достанет времени оплакать усопшего вождя и

почтить живого.

– Однако дела мои таковы, что я, хочешь не хочешь,

должен повидаться с молодым вождем хоть на четверть

часа, – сказал перчаточник.

– Послушай, друг, – возразил хозяин. – Какое у тебя

может быть дело? Либо деньги взыскать, либо сделать за-

купки. Так вот, если вождь что-нибудь должен тебе за

прокорм или еще за что, не требуй с него уплаты сейчас,

когда племя отдает все, чем богато, чтобы как можно на-

рядней вооружить своих воинов: ведь когда мы выйдем

навстречу этим кичливым горным котам, самый вид наш

должен показать, насколько мы выше их. Еще неудачней

ты выбрал время, если явился к нам ради торговой сделки.

Знаешь, и то уже многие в нашем племени косо смотрят на

тебя, потому что ты взрастил нашего молодого вождя: та-

кое почетное дело обычно поручается самым знатным в

клане.

– Святая Мария! – воскликнул Гловер. – Надо бы им

помнить, что я вовсе не домогался этой чести и она мне

оказана была не как милость: я принял на себя это пору-

чение весьма неохотно, после настойчивых просьб и уго-

воров. Ваш Конахар, Гектор, или как вы его там зовете,

испортил мне ланьих шкур на много шотландских фунтов.

– Ну вот, – сказал Бушаллох, – опять ты молвил слово,

которое может стоить тебе жизни. Всякий намек на кожи да

шкуры, особенно же на оленьи и ланьи, почитается у нас

провинностью – и немалой! Вождь молод и ревнив к сво-

ему достоинству, а почему – о том, друг Гловер, ты знаешь

лучше всех. Он, понятно, хотел бы, чтобы все, что стояло

между ним и его наследственным правом, все, что привело

к его изгнанию, забылось теперь навсегда, и едва ли он

ласково посмотрит на гостя, если гость напомнит его на-

роду и ему самому то, о чем и вождю и народу не радостно

вспоминать. Подумай, как в такой час глянут здесь на

старого Гловера из Перта, в чьем доме вождь так долго жил

в подмастерьях!. Так-то, старый друг, просчитался ты!

Поспешил приветствовать восходящее солнце, когда его

лучи только еще стелются по горизонту. Приходи, когда

оно будет высоко стоять на небосклоне, тогда и тебя при-

греет его полуденный жар.

– Нийл Бушаллох, – сказал Гловер, – мы с тобой, как ты

сам говоришь, старые друзья, и так как я считаю тебя

верным другом, откровенно скажу тебе все, хотя мое при-

знание могло бы оказаться гибельным, доверься я ко-

му-нибудь другому в твоем клане. Ты думаешь, я пришел

сюда искать выгоды подле молодого вождя, и вполне ес-

тественно, что ты так думаешь. Но я в мои годы не бросил

бы свой мирный угол у очага на Кэрфью-стрит, чтобы по-

греться в лучах самого яркого солнца, какое светило ко-

гда-либо над вереском ваших гор. Истина же в том, что

меня привела к вам горькая нужда: мои враги одолели ме-

ня, обвинили меня в таком, о чем я и помыслить не посмел

бы! Против меня, как видно, вынесут приговор, и передо

мною встал выбор: собраться и бежать или же остаться и

погибнуть. Я пришел к вашему молодому вождю как к

тому, кто сам в беде нашел у меня приют, к тому, кто ел