мой хлеб и пил со мною из одной чаши. Я прошу у него

убежища в надежде, что оно мне понадобится не на долгий

срок.

– Это другое дело, – ответил пастух. – Совсем другое!

Когда бы ты постучался в полночный час к Мак-Иану,

держа в руках отрубленную голову шотландского короля, а

по пятам за тобой гналась бы тысяча человек, чтоб отом-

стить за королевскую кровь, – я думаю, даже и тогда наш

вождь почел бы долгом чести взять тебя под свою защиту.

А виновен ты или безвинен, к делу не относится… Или

даже скажу: будь ты виновен, тем больше был бы он обязан

тебя укрыть, потому что в этом случае и твоя в нем нужда и

опасность для него возросли бы. Пойду прямо к вождю – и

поскорее, пока ничей поспешный язык не сказал ему впе-

ред меня о том, что ты прибыл, да не добавил бы, по какой

причине.

– Уж ты извини меня за беспокойство, – сказал Гловер.

– А где сейчас вождь?

– Он стоит двором в десяти милях отсюда и занят сей-

час погребальными хлопотами и подготовкой к бою:

мертвому – в могилу, живым – в сраженье!

– Путь не близкий. Туда да назад – на это уйдет вся

ночь, – сказал Гловер. – Но я уверен, когда Конахар ус-

лышит, что это я…

– Забудь Конахара, – сказал пастух, приложив палец к

губам. – А пробежать десять миль для горца – что один

прыжок, если нужно принести весть от своего друга своему

вождю.

Сказав это и поручив путника заботам старшего сына и

дочери, быстроногий пастух покинул свой дом за два часа

до полуночи и вернулся задолго до рассвета. Он не стал

беспокоить усталого гостя, но, когда старик встал поутру,

сообщил ему, что вождя хоронят в этот же день и что Эхин

Мак-Иан хоть и не может пригласить сакса на похороны,

однако будет рад видеть его на трапезе, которая последует

за погребением.

– Повинуюсь его воле, – сказал Гловер, чуть улыб-

нувшись при мысли о перемене отношений между ним и

его бывшим подмастерьем. – Теперь он стал мастером – и,

надеюсь, не забудет, что, когда дело между нами обстояло

иначе, я не слишком злоупотреблял своими правами.

– Ты так думаешь, друг? – вскричал Бушаллох. – Чем

меньше ты будешь об этом говорить, тем лучше. Увидишь,

Эхин и впрямь примет тебя как желанного гостя. И тот не

человек, а дьявол, кто посмеет обидеть тебя на его земле…

Однако прощай, ибо я должен, как мне положено, присут-

ствовать на похоронах лучшего вождя, какой стоял ко-

гда-либо во главе клана, и самого мудрого предводителя,

когда-либо носившего на шапке ветвь душистого восков-

ника. Прощаюсь с тобой ненадолго, и, если ты подымешься

на Том-ан-Лонах – холм, что позади моего дома, – ты

увидишь красивое зрелище и такой услышишь коронах,

что он донесется до вершины Бен-Лоэрса. Через три часа

тебя будет ждать лодка в малом заливчике, в полумиле к

западу от истока Тэя.

С этими словами он пустился в дорогу со своими

детьми – тремя сыновьями и двумя дочерьми. Сыновьям

предстояло грести в той лодке, на которой Нийл должен

был присоединиться ко всем, кто провожал вождя в по-

следний путь, дочерям – вплести свои голоса в погре-

бальный плач, какой неизменно пелся – или, скорее, вы-

крикивался – в дни всенародного горя.

Оставшись один, Саймон Гловер зашел в стойло при-

глядеть за своим конем, которому, как он увидел, не по-

жалели граддана – хлеба из пережаренного ячменя. Он был

до глубины души растроган таким вниманием, понимая,

что в хозяйстве и для людей-то остался, наверно, лишь

скудный запас этого лакомства, – едва ли семья дотянет с

ним до нового урожая. Мясом народ был обеспечен вдо-

сталь, и озеро в изобилии поставляло рыбу на время постов,

соблюдавшихся у горцев не слишком строго, но в хлебе

Верхняя Шотландия всегда ощущала недостаток, и он

здесь был дорогим угощением. На болотах росла мягкая и

сочная трава – лучшей и не пожелаешь, – но лошади