Я вышел на крыльцо, взял Черного Кота на руки, и гладил его, и шептал ему что-то, нежно, утешительно. Он жалобно мяукнул, когда я подошел к нему, но через некоторое время заснул в меня на руках, и я осторожно положил его в корзинку и отправился наверх, спать. Утром я увидел, что на майке и джинсах у меня запеклась кровь.

Это было неделю назад.

Эта тварь приходит к нашему дому не каждую ночь - но почти каждую, это ясно по новым ранам и по той боли, которую я вижу в львиных глазах Черного Кота. Он почти не может ступать на переднюю левую лапу, а правый глаз больше не открывается.

Я не знаю, чем мы заслужили его появление. Я не знаю, кто послал его. И, к стыду своему и страху, я высчитываю, сколько еще он протянет.

– Да пошли, - сказал Вик.
– Будет круто.

– Не будет, - сказал я, хотя уже давно сдался и понимал это.

– Будет здорово!
– снова сказал Вик, как говорил уже раз сто.
– Девчонки-девчонки-девчонки!

И он белозубо ухмыльнулся.

Мы учились в одной школе для мальчиков на юге Лондона, и хоть нельзя было сказать, что у нас совсем не было опыта общения с девушками - у Вика, по его словам, было полно подружек, а я уже пробовал целоваться с тремя подругами сестры - но если начистоту, мы в основном говорили и общались со своими сверстниками мужского пола. И по-настоящему понимали только их. Я, во всяком случае. Трудно говорить за кого-то другого, а мы с Виком с тех пор не виделись уже тридцать лет. Не уверен, что нам найдется, о чем поговорить, если мы с ним вдруг встретимся.

Мы шли по глухим улочкам, свивавшимся в закопченный лабиринт за станцией Ист-Кройдон. Кто-то сказал Вику, что здесь будет вечеринка, и Вик намеревался на нее попасть, хотелось мне того или нет. Мне не хотелось. Но мои родители на неделю уехали на какой-то симпозиум, я гостил у Вика, так что таскался с ним повсюду.

– Будет как обычно, - сказал я.
– Через час ты будешь тискать в углу самую симпатичную девчонку, а мне на кухне придется слушать, как чья-нибудь матушка рассуждает о политике, о поэзии и так далее.

– С ними просто надо разговаривать, - ответил он.
– Похоже, нам вон в тот проулок.

Он махнул куда-то в сторону сумкой, в которой лежала заготовленная бутылка.

– А ты что, точно не знаешь?

– Элисон объяснила мне, куда идти, я даже записал на бумажку, и забыл я на столике в коридоре. Да ладно, сейчас найдем.

– Как?

В душе у меня затеплилась надежда.

– Пойдем по улице, - терпеливо объяснил он, словно говорил с недоразвитым ребенком.
– Увидим, где вечеринка. Раз плюнуть.

Я огляделся, но вечеринки не увидел: только узкие фасады домов, ржавеющие остовы машин или велосипедов в садиках перед ними, и пыльные стекла газетных лавочек, от которых пахло заморскими специями, и где было все - от поздравительных открыток и подержанных комиксов до журналов настолько порнографических, что их продавали в непрозрачных запечатанных конвертах. Вик однажды сунул такой журнал под куртку, но продавец поймал его в дверях и заставил отдать.

Мы дошли до угла и свернули на узкую улочку, вдоль которой тянулись ряды стандартных домиков. Было очень тихо и пусто.

– Тебе хорошо, - вздохнул я.
– Ты им нравишься. Тебе даже говорить с ними не надо.

Что правда, то правда: Вику достаточно было лихо ухмыльнуться, и любая девчонка в комнате была его.

– Да иди ты. С ними просто надо разговаривать.

Когда я целовался с подружками сестры, я с ними не разговаривал. Они приходили к сестре, потом она куда-то выходила, они случайно оказывались рядом, и все получалось как-то само собой. Не помню, чтобы мы разговаривали. Я не знал, о чем говорить с девушками. Это я и пытался объяснить.

– Это же просто девчонки, - сказал Вик.
– Они что, с другой планеты, что ли?

За поворотом мои надежды на то, что вечеринку найти не удастся, начали таять: из дома впереди доносился басовито пульсирующий ритм, приглушенный стенами и дверями. Было восемь вечера, не так уж рано, если вы младше шестнадцати лет, а мы как раз были младше. Чуть-чуть.

Мои родители всегда спрашивали, куда я иду. Не думаю, что родители Вика проявляли такую же заботу. У него было четверо старших братьев. Уже это казалось мне чудом: у меня было всего две сестры, обе младшие, а я был один и одинок. Сколько я себя помнил, мне хотелось иметь брата. Когда мне исполнилось тринадцать, я бросил загадывать желания на падающую звезду, но пока загадывал, всегда желал, чтобы у меня был брат.