Шрифт:
Обедают молча. Мать, видно, очень устала, а Горчица не в духе.
– Куда это наш пионер нынче торопится?
– говорит она, глядя, как Миронов торопливо глотает ложку за ложкой.
– Смотри - обожжешься!
Миронов ей не отвечает. Оттолкнув от себя пустую тарелку, он встает из-за стола, хватает шапку и выходит за дверь. Идет к Соколову.
На буграх уже темно, ни земли, ни неба не видать. Такая чернота бывает, наверное, только в глазах у слепых.
Миронов ногами нащупывает знакомую дорожку. Только бы ее найти, и она доведет его до самого дома Соколовых. Ведь ходят же слепые. И еще как быстро ходят. Когда дорожка им знакома - прямо лупят вперед, подняв голову: кое-где только палкой в землю ткнут, чтобы с верной дорожки не сбиться.
Но Миронов не слепой, он не привык ходить в темноте.
Не успел он и десять шагов от дома отойти, как споткнулся и полетел. Руками и коленками - прямо в жидкую грязь. И шапка с головы свалилась.
Не поднимаясь с колен, шарит Миронов руками по земле. Шапку ищет. И бранится сквозь стиснутые зубы.
Еще бы! Тут спешить надо. А то у Соколовых закроются на все замки, и тогда никакими силами Ваську на крыльцо не вытянуть. А шапки никак не найти.
Но вот наконец нашлась шапка в луже. Поднял ее Миронов, но уже на голову не надевает. Держит крепко в руке. И вперед подвигается теперь медленно, шаг за шагом.
Вот досада, что палки с собой не захватил. Прежде чем шагнуть, ткнул бы в землю палкой. А то дорожка хоть и знакомая, а все попадаются на ней то камень, то кочка, то выбоина. Как будто кто нарочно изрыл дорожку и камней набросал, чтобы Миронов в темноте на каждом шагу спотыкался.
Наконец дотащился Миронов до калитки Соколовых. Пощупал рукой - открыта. Вот если бы и дверь еще не была на засове!
Добрался Миронов до крыльца, поднялся по крутым скользким ступенькам, дернул дверь. Заперта.
Миронов постоял перед дверью, переминаясь с ноги на ногу. Подергал ее тихонько. Постучал щеколдой - никто не слышит. Надо в окошко постучать,- может, Васька услышит и выйдет. Все окна в доме темные, только два окошка, самые крайние, над оврагом светятся.
Миронов пробрался к светлому окошку через густую заросль кустов и тихонько стукнул в стекло. В окошке сейчас же раздвинулась ситцевая занавеска и появилась круглая белесая голова Соколова. Вот он заслонил глаза рукой и прижался лбом к стеклу. Узнал, верно, кто стучит, и побежал к дверям с лампой. Поплыла лампа по комнате. По очереди посветила изо всех окон.
Наконец Соколов вышел с лампой на крыльцо и притворил за собой дверь. Крыльцо осветилось ярким желтым светом, а кругом во дворе стало еще чернее.
– Ты почему ко мне не пришел?
– спросил Миронов шепотом.
– Я тебя ждал, ждал.
– Не мог прийти, - отвечает Соколов, - мать к соседке ушла и велела дом сторожить. И сейчас еще не вернулась.
– Ну, а как?
– спрашивает Миронов.
– Говорил ты с Кисселем?
– Говорил,- отвечает Соколов.
– Ну и что?
– Да он говорит, что это его не касается.
– Как не касается?
– Да очень просто. Ведь не мы же с ним фонарь разбили!
– Ах, вот оно что!… Что же, вы, может, и камней не бросали?
– Да хоть и бросали, а не разбили. Если бы ты тогда не подвернулся, фонарь, может, и сейчас был бы цел.
Миронов совсем растерялся, не знает, что и сказать.
– Ну, я пойду… озяб я… - говорит Соколов.
Он поворачивается к Миронову спиной и заслоняет от него свет лампы.
– Проваливай!
– говорит Миронов сквозь стиснутые зубы.
Соколов уходит в дом. Грохает засов.
VIII
На другое утро, как только прогудел за рекой фабричный гудок, Миронов вышел из дома с сумкой в руке. Но в школу он не пошел, а свернул с Гражданской в первый переулок - куда глаза глядят. Из переулка в переулок, с обрыва на обрыв, через канавы - только бы ни с кем не встретиться. Вот уже и кончились переулки. Шоссейная дорога. Справа болото, слева - мокрая глина. Домов почти уже не видно.
Миронов свернул направо - идет по узкой тропинке к лесу.
Сначала тут одни низенькие редкие елочки попадаются. Потом деревья все выше, все гуще. Вот уже и совсем густой сырой лес. Вышло солнце из-за грязной тучи и все осветило. Можно подумать, что в лесу лето.
Еще дальше прошел Миронов по узкой тропинке. Лес опять начал редеть. Вот глубокий лесной овраг. На краю оврага куча битых камней, кирпича, обгорелые балки и почти целое каменное крылечко с колонками. Это тут дача была, ее разбило грозой.