Далее следить за судьбой ящера стало некогда. Эоган взмахнул мечом, и позади него заскрипели натягиваемые луки. Альвы принялись стрелять прямо на скаку. Смертоносный ливень ударил по стене щитов.

Но Волосатые выдержали и это испытание. Да, в их рядах появились бреши, но тут же затянулись. Из-за стены щитов лучники дали ответный залп, так что кое-кто из всадников Эрина грохнулся наземь.

До того как войска сошлись вплотную, дракон успел атаковать еще раз. В людском строе открылась прореха, куда Эоган и направил свою сотню. Сотник ловко срубил наконечник копья, что возникло в поле зрения, и первым ворвался в брешь. С гиканьем и воплями за командиром ринулась в бой сотня, вгрызлась, подобно паразиту, в ранку на теле неповоротливого исполина – войска Волосатых.

Сабля Эогана свистела, а сам он смеялся чисто и заливисто, видя ужас в глазах убиваемых. Сотник испытывал наслаждение, острое, необычное, такое, какое никогда не поймаешь в простой жизни. Там, в серой обыденности, он, Эоган из клана Ловящих Ветер, чувствовал себя обездоленным, лишенным чего-то жизненно важного. Счастье приходило лишь в бою.

Увлекшийся Эоган не сразу осознал, что не все идет так, как хотелось. Атака довольно быстро захлебнулась, и Волосатые сами двинулись на всадников, зажимая их между своими рядами, лишая подвижности. Где-то за спинами копейщиков перестроились лучники, и на сотню Эогана обрушился град стрел.

Дракона не было видно, альвы рубились отчаянно, но сотник понял – оставаться на месте более нельзя. С трудом, работая коленями, он развернул коня. Разогнаться удалось не сразу, пришлось стоптать нескольких особо ретивых пеших воинов. Саблю выщербил о меч какого-то воеводы.

Когда Эоган вырвался из страшного месива, в котором погибали остатки его сотни, то в седле сидел с трудом. Сотника шатало, и кровь текла из левого бока, где доспех не удержал стрелу, пущенную почти в упор. Вслед за командиром из смертоносного мешка вышло всего полтора десятка воинов.

Поэт

Путь на юг был не столь трудным, как предполагал Костук. Конь равномерно перебирал ногами, самостоятельно выбирая дорогу, а магу только и оставалось, что следить за тем, чтобы держалось наложенное на животное заклинание. Зачарованный конь точно знал, куда он должен двигаться, и скакал в нужном направлении. На ночь его приходилось привязывать, иначе бы ушел, позабыв про хозяина.

Костук, удобно устроившись в седле, предавался размышлениям. Слова, как обычно, теснились в голове, просились на язык. Но для стихов необходимы только самые лучшие, самые верные слова. И Костук выбирал, отбрасывая коряво или просто неискренне звучавшие сочетания.

Слова выстраивались в красивые фразы, те становились в нужном порядке, повинуясь выбранному для стихотворения ритму. Когда все было готово, Костук тихо произносил то, что получилось, наблюдая, какое воздействие окажет оно на потоки Силы. Многие читали стихи Костука, в том числе и маги, но силу заклинаний они обретали лишь в его устах.

Костук до последнего момента сам не знал, какой эффект будет от того или иного стиха. Лишь когда завершенная конструкция из слов ложилась на язык, он потихоньку начинал чувствовать, что получится. Пойдет ли дождь, исчезнет злая хворь или вспыхнет опаляющее пламя. Конечно, он мог управлять Силой и обычными способами, но через стихи получалось лучше.

В этот день увлекся и не сразу заметил, что конь остановился. Почти готовый стих неожиданно заупрямился и исчез из головы. Зная, что он вернется, когда будет надо, орк тяжко вздохнул и принялся осматриваться.

Справа и слева, подобно двум исполинским гребнистым чудовищам, что прилегли отдохнуть, возвышались горы. Их гребни сверкали под солнцем ослепительной белизной. Справа, на южном, белизна в одном месте утончалась, а сами горы проседали, образуя выемку перевала.

А это значит, что все, приехали, пора расставаться с конем. Дальше пешком.

Костук покинул седло, морщась от резкого травяного запаха. В горах маг побывал всего несколько раз, но давно заметил, что рядом с безжизненным камнем растения пахнут сильнее всего.

Конь невозмутимо стоял, прядая ушами, когда Костук снимал с него мешки. Похлопав напоследок животное по мускулистой шее, маг повторил заклинание, указывающее цель, но заменил несколько слов. Каурый жеребец заржал, словно прощаясь, и не торопясь затрусил к западу.

Костук же двинулся вверх.

Вершины приближались медленно, хотя здесь они много ниже, чем на севере, где Драконьи горы вырастают до пяти-шести тысяч сажен. Перевал, по которому предстояло пройти орку, возносится над степью всего на две с половиной.

Чем выше поднимался Костук, тем становилось холоднее. Внизу, в степях, вовсю хозяйничает весна, а тут, средь камней, свирепый холодный ветер проникает до костей, и потоки, вытекающие прямо из тела гор, несут ледяную воду.

Когда понял, что банальным образом устал, Костук присел передохнуть, спиной к горам, лицом вниз. Но не успел налюбоваться пейзажем, как за спиной шевельнулось что-то огромное. Вздрогнула гора, и сияние солнца на миг померкло, будто его закрыла невероятно черная туча.