Шеннон поморщилась от охватившей ее ревности и велела себе думать только о собственном будущем. Хотя и не лишенный недостатков, XX век был ее домом. Ей необходимо вернуться туда и начать новую жизнь. Может быть, со временем ей посчастливится встретить рослого, стройного, бородатого героя, который громко смеется и любит пофилософствовать.

— Джон.

— Наконец-то, ты проснулась, — улыбаясь, Джон стремительно подошел к кровати. — Я уж подумал, ты проспишь до утра.

— Пропустить такой изумительный ужин? Ни за что!

Она решила, что ей надеть: джинсы и футболку или остаться в рубашке Джона. Рубашка — мягкая, теплая, удобная — была велика Шеннон. Она напоминала самое модное мини-платье XX века. Шеннон вскочила с постели, неловко одернула рубашку и поспешила к столу. Глаза Джона весело смеялись, наблюдая, как поспешно она садится на скамью у стола.

— Проголодалась?

— Ужасно, — Шеннон торопливо схватила кусок хлеба и миску аппетитного супа из дикого лука, глубоко вздохнула и сказала: — Джон сделай мне одолжение.

— С удовольствием.

— О? — ее сердце согрела блеснувшее в его глазах чувство симпатии. — Мне нужна твоя помощь… Будь моим переводчиком в разговоре… с Кахнаваки.

— Понятно. Уж не собираешься ли ты попросить его руки?

— Вряд ли. Перестань дразнить меня. Я говорю серьезно.

— Хорошо, я буду твоим переводчиком. А теперь ешь.

— Обещаешь?

— Конечно, обещаю.

— Обещай, что ты точно переведешь Кахнаваки все, что я скажу. Слово в слово. Неважно, насколько безумной тебе покажется моя речь!

— Ешь.

— Джон, прошу тебя!

— Я дал тебе слово, не так ли? — проворчал он. — Ты — единственная женщина в мире, кто после шестичасового сна просыпается еще более безумной, чем перед сном.

— Очень смешно. Кажется, ты скучал без меня, ворчун.

Джон неохотно улыбнулся.

— О чем речь, Шеннон? Какую чепуху я должен перевести Кахнаваки?

— Я подожду, пока мы не доберемся до деревни. Там и скажу.

— Лучше я узнаю это сейчас, чтобы ко всему быть готовым. Я хозяин этого дома, поэтому скажи сейчас, и перестань морочить мне голову.

— Ты не можешь передумать. Ты обещал перевести, что скажу. Не так ли?

— Шеннон…

— Хорошо, хорошо. Слушай внимательно и не перебивай. Окей?

— Слушаю тебя.

— Помнишь, днем ты сказал мне, что уверен в том, что мне известно о запрещении разжигать костер на священной земле саскуэханноков?

— Да, я знал это. Увы, если будешь спорить с женщиной, заплатишь за это, — Джон нежно погладил руку Шеннон. — Извини. Мне не следовало этого говорить… А теперь. Давай поужинаем спокойно!

— Прекрати! Я говорю серьезно. Ты не обидел меня своими словами. Напротив, они заставили меня задуматься. В известном смысле, ты прав. Объясню, почему. — Шеннон нетерпеливо наклонилась вперед. — Когда мне было восемь лет, мой брат Филипп и я пришли на священную землю. Угадай, для чего?

— Не знаю.

— О’кей. Я расскажу тебе. Мы пришли, чтобы развеять пепел моего отца. Понимаешь, когда он умер, его кремировали. Вместо того чтобы похоронить его, мы развеяли его пепел. И эта земля стала священной для нас. Мы не знали, что она священна для саскуэханноков. — Она тихо добавила скорее для себя, чем для него: — Они даже не существовали тогда.

— Ты много болтаешь.

— Дело в том, что я знала, что земля священна. Но я ничего не знала о кострах… до той ночи. Потому что той ночью, — голос Шеннон дрожал от волнения, — когда я была маленькой девочкой, которая никогда не слышала о саскуэханноках, я разожгла костер на этой земле и увидела Великий Дух.

— И ты думаешь, я буду переводить Кахнаваки этот бред?

— Ты обещал! — Шеннон вскочила и с силой ударила по столу кулаком. — Я настаиваю на этом, Джон Катлер! Ты обещал! И что глупого в моих словах? Ты говорил, у Кахнаваки бывают видения. У меня тоже, не «бред», а «видения»!

— Сядь и успокойся, — Джон устало потер глаза. — Рассказывай дальше. Великий Дух говорил с тобой?

— Нет. Он просто смотрел на меня. Его злой взгляд испугал меня. Невозможно описать, в какой он был ярости. Тогда я не связала его появление с костром, по крайней мере, сознательно… Я не была на этом месте много лет, но… Однажды я приехала туда, и разожгла еще один костер. Понимаешь? Все было, как ты и говорил! То ли я испытывала себя, то ли искушала судьбу… Я виновна, хотя и не из-за неуважения к священной земле.