– Должность у тебя такая, - неожиданно сказал Ковригин.
– Лесная... Потому ты и отзывчивый. А я думал, что не придешь.

Буравлев заулыбался, дружески хлопнул Ковригина по плечу:

– Отдавай Марфе Филипповне свои березовые ветки и пойдем к сезонникам. Посмотрим, как они там...

2

Буравлев и Ковригин остановились у порога. Грохот и скрежет магнитофона оглушил их. В комнате плавали облака табачного дыма, на расставленных вдоль стен кроватях лежало несколько парней и с наслаждением сосали сигареты. У зеркала вихлялся, дрыгал ногами низкорослый брюнет с маленькими рыжеватыми усиками.

– Вы что, ребята, чертей глушите?
– остановясь у порога, громко спросил Буравлев.

– Обыкновенный шейк, - насмешливо ответил тонкий, как шест, блондин. На нем была немыслимо пестрая импортная рубашка и непомерно узкие брюки джинсы, расшитые у бедер желтыми и красными нитками.

Буравлев подмигнул Ковригину.

– Ты что, молодой человек, в швейцары готовишься?

– А вы, простите, кем являетесь?
– скосив глаза, ухмыльнулся брюнет.
– Законоучитель? Проповедник? Представитель общества "Знание"? Или просто, извините, нашему тыну двоюродный плетень?

– Брось паясничать!..
– крикнул Буравлев.
– Я - лесничий! Коли у тебя эта шарманка память вышибла.

Со всех сторон послышался смех.

Буравлев сел на первый попавшийся стул, а Ковригин пристроился у стола, враждебным взглядом окинул приземистую фигуру брюнета и, кивнув в сторону магнитофона, приказал:

– Выключи эту штуковину!..

Кое-кто из парней, побросав на пол недокуренные сигареты, недоуменно переглянулся.

Буравлев же, увидев пустые бутылки, заметил:

– А посуды-то горы...

– А вы что, чекушку принесли?
– раздался из дальнего угла голос.

– Внимание!
– поднял руку брюнет.
– Сейчас, дорогие товарищи, мы услышим лекцию о вреде алкоголя. Начинайте, папаша.

– Хм, остроумно! Нет, не то, - усмехнулся Буравлев.
– И я, бывало, выпивал. Помню, по сто граммов ежедневно. Так называемых "наркомовских". На войне это было. А там, сами знаете, в земле приходилось жить - в грязи да сырости. Так вот и "принимали".

– Для храбрости, значит... Ну что? Помогало?

– Храбрость... она разная бывает, - не обращая внимания на реплику, продолжал свою мысль Буравлев.
– Что понимать под ней? Выпивку? Бывает, надо и выпить. С устатку, например. Или промерз. Но бывает и во вред. Вот вчера кое-кто возле магазина в Сосновке перед женщинами и детишками представление устраивал. Словечки отпускал такие, что я бы сказал...

Посыпались насмешливые голоса:

– Ну что привязались? Лес валим, чего еще?

– Он воспитывать пришел...

– Что-то не слышу аплодисментов...

Ковригин побледнел.

Буравлев придержал его рукой, встал и, перебивая разноголосицу, строго сказал:

– Чтобы через час навели полный порядок здесь. Ясно? И еще; без моего разрешения теперь в село не ходить.

3

Поблекли огненные всполохи вечерней зари. Буравлев не торопился домой. Сидя за столом у Ковригина, маленькими глотками отпивал густо заваренный чай. От растекшегося по телу тепла и от разговора лицо его заливалось румянцем.

– Здорово ты их отчитал!
– Ковригин с уважением смотрел на Буравлева.
– Оторвутся от мамкиного подола и думают, что досыта хлебнули свободы...

– Этого стильного брюнета сегодня же отправить домой, - хмуро заметил Буравлев.

– Не торопись с этим. Посмотрим, что дальше будет. Пусть пока работает...
– возразил Ковригин.

– Может, ты и прав. У них все еще впереди, - задумчиво согласился Буравлев.
– Они за свою жизнь еще ни одной высотки не взяли. По торной дорожке шли, без сучка и задоринки...

– Какой высотки?
– не понял Ковригин.

Буравлев затаенно улыбнулся.

– И вот что скажу: первая высотка, по-моему, юность. Она всегда берется сразу, легко, без единого выстрела... Потом горки будут покруче, да и всходить на них будет потруднее. У нас с тобой самая обрывистая высотка - война... С ней пришла зрелость... Вот так я понимаю, Степан Степанович...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

В эту ночь Прокудину не спалось. Тучи шли над лесом настолько низко, что путались в деревьях.