Шрифт:
Грибы попадались почти на каждом шагу, будто кто разбросал их здесь щедрой рукой. Лесник собирал только молодые боровики. Внимательно осматривал каждый гриб и тогда лишь срезал аккуратно ножичком, стараясь не повредить в земле тонкие длинные нити.
– Старье не беру, - пояснил он.
– Ни к чему оно мне. Да и много ли одному надо?
Митя клал в корзинку все подряд: и белые, и подберезовики, и сыроежки... Но вскоре грибы надоели, и Митя, размахивая корзинкой, пел песни да швырялся палками в деревья. За буйной молодой порослью Митя вдруг наткнулся на множество белесых поганок. Они сидели по строго ровному кругу. Внутри этого круга трава была бледная, чахлая. Она резко отличалась от травы, растущей на лужайке.
– Дедушка, что это?
– позвал старика Митя.
Прокудин подошел к грибному кругу и тут же, отшатнувшись назад, сплюнул.
– Ишь, черти ее затащили!
– ничего не объяснив, он схватил Митю за руку и потащил за собой. Наконец Прокудин остановился, смахнул со лба пот.
– Что случилось, дедушка?
– с тревогой в голосе спросил Митя.
– Это "ведьмино кольцо". Еще деды наши говорили: вырастает оно там, где молния ударила в землю. А ведьмиными потому зовутся, что по ночам туда слетаются ведьмы и шабаш свой в кольце устраивают, хороводы водят.
– А ты видел их хоть раз?
Старик Прокудин лишь пожал плечами.
– А что же ты говоришь? Разве веришь в них?
– Не верю. Но против поверия не иду.
– А у меня дома есть книга, - доверительно и горделиво сказал Митя, все колдовство объясняется. И поверия тоже. Я вам принесу ее. Нет никаких ведьм. Сказки все это.
Старик хитровато улыбнулся:
– Без сказок, мил человек, видимо, и жить было бы скучно. Возможно, ведьмы шабаш и не устраивают, но приходить-то приходят...
2
От просек и оврагов повеяло прохладой.
Старик Прокудин вышел на крыльцо и стоял, пока не отшумел ливень. Алые лучи солнца прошили тонкий слой туч и залили омытый свежим румянцем лес. Радуясь солнцу, в ельнике первой забила побудку иволга:
"Фли-у!.. Фли-у!.."
"Курлы-курлы!.." - ответили из болота журавли.
И все вокруг ожило, засвистело...
На дорогу из еловой заросли выскочил Митя. Он был в плаще, сапогах.
– Ты что так нарядился? Дождя больше не будет. Вон какое небо, что океан-море.
– Ты, дедушка, угадал. И холод был, и дождь, - сказал Митя.
– Мой барометр еще не подводил, - и старик хитровато подмигнул.
– Вот сейчас четыре часа дня...
Митя отвернул обшлаг плаща и взглянул на ручные часы. Стрелки показывали четыре часа пять минут.
– Здорово!
– не выдержал он.
– Что здорово?
– Время узнаешь. Как это?
– Коли одну грибную тайну открыл, то придется теперь открывать и другую. Только потерпи немного.
3
– Ты что молчишь? Аль кто язык отжевал? Коли пришел ко мне домой говори, - Прокудин сердито смотрел на Костю.
– Дедушка, на душе скверно. Наташу Буравлеву с Маковеевым в лесу встретил, - и голос его сорвался.
– Так-так, ясно. Любишь ты ее, видать. Тяжко тебе, понимаю. Любовь-то, мил человек, она и богатыря заставляет плакать...
Старик задумался, должно быть, о чем-то своем.
– А слышал ли ты, мил человек, про Большое сердце?
– вдруг заговорил он.
– Сказка такая есть. Слыхал я ее от одного хорошего человека, когда был еще молодым. Вот и храню ее столько лет!..
Прокудин поглубже подвинулся на скамейке, наклонился и положил руки на колени. Лицо его стало строгим.
– Большое сердце, мил человек, бывает у больших людей. И чем больше это сердце, тем и больше сможет уместиться в нем любви к людям. Очень давно, когда еще не жили наши деды и прадеды, был человек с таким вот большим сердцем, и мог он любить всякого, кто к нему обращался за помощью. Легко он раздавал сердечное добро. И вот однажды по неосторожности отдал он свое Большое сердце в руки красавицы. А у этой девицы-то сердце было настолько маленькое, что в нем могла поместиться лишь любовь к себе.
Красавице трудно было удержать Большое сердце. Оно билось и жило для всех людей. Бросить бы ей его, да бросить было жалко. Тогда она решила: "Зачем мне такое Большое сердце? С ним трудно! Пусть оно будет поменьше".
И стала отрывать от него маленькие кусочки и бросать их на землю. Люди подбирали эти кусочки и прятали на груди. Они грели людей и в холод и в горе.
Девица смеялась: "Берите! Берите!.. Мне не жалко!.."
А Большому сердцу было больно. Ему бы вырваться из рук, но не могло оно этого сделать. Любило. И даже тогда, когда руки девицы рвали: его на части.