Буравлева в эту поездку тянуло, в то же время он чего-то страшился... Перед глазами была Катя: босая, в ночной рубашке, на распущенные светлые косы и на оголенный овал плеча падал зеленоватый блик месяца.

– Что ты молчишь?
– спросил Дымарев.
– Жалеешь, что согласился поехать?

– Просто думаю о своем, - уклончиво отозвался Буравлев.
– Дел много, а времени в обрез.

– Время? А у кого оно есть?
– вздохнул Дымарев.
– Живешь от кампании к кампании. Только успеешь сев закончить, смотришь, сорняки полезли. Прополку еле одолеешь, ан, сенокос подоспел. Потом уборка... Ах, черт... Так и крутишься без остановки. Анекдот!..

Лес кончился, и впереди размахнулись угольно-черные поля. Где-то в поднебесье заливался жаворонок. Буравлев запрокинул голову, долго искал его в синеве. Наконец увидел. Птичка будто висела на нитке и, трепеща крылышками, испускала на землю нежно льющиеся звуки. Буравлев никак не мог оторвать взгляда от маленького серенького комочка.

– Посмотри, Серега, что делается-то, а?
– вскинул рукой Дымарев. Красота!.. Ручьев сказал: "Удастся, Андрей Николаевич, твой опыт - весь район преобразим". Житуха будет, Серега, а?

– А чего же?
– поддержал его Буравлев.
– Органические удобрения никакая химия не заменит.

– Я вот не особо доверяю химии. Может, зря... А впрочем, при неправильном ее применении, читал где-то, иногда птиц и зверей морим. Да и попадает минералка с едой, проникает в кровь и делает свое дело. Даже, бывает, уроды родятся.

– Глупости несешь, - возразил Буравлев. Он был рад отвлеченному разговору. Просто молчать было, неудобно, а касаться дымаревской семьи, Кати ему не хотелось.
– Химия, по-моему, величайшая наука. Перед людьми такие горизонты раздвинула... И в поле она незаменима, товарищ председатель. Думать надо, Андрей. Теперь я понимаю, почему у тебя урожаи низкие...

– Отчитал!
– засмеялся Дымарев.
– Исправлюсь. Да пока не вычищу твои озера, не успокоюсь.

– На этот раз берись за Касьянов брод. Вычистишь - хлеба обродные снимать будешь. Люди тебя потом никогда не забудут, - Буравлев ясно представил себе и склоненную к земле крупными, тугими колосьями рожь, и огромное, с перекатывающимися синими волнами озеро в лесу.

– Хорошо бы, если так, - озабоченно качнул головой Дымарев.
– Только хватит ли сил?.. Народу у меня маловато. Поутекли в город, а теперь их оттуда никакими благами не выковырнешь.
– Он немного помолчал и весело, толкнув в бок Буравлева, проговорил: - А уж из этого болота такое озеро получится, что целое море! Туда и рыбы можно напустить. Да и дичи поприбавится. А это, как ни говори, дело выгодное.

– Я, Андрюха, всего лишь лесовод, - сказал Буравлев.
– Но не мыслю леса без живины. Должны в нем быть и рыба, и птица, и зверье. Без этого не лес, а кладбище. Сколько ты сейчас найдешь тетеревиных выводков? Раз, два... А почему? Нет хозяина в лесу. Охотники призваны не разводить, а только убивать. И это они умеют здорово! Мастера!.. Попробуй-ка уйди от современного ружья, да еще с оптическим прицелом!

– А если к ним прибавить твоих братьев лесорубов... Доверь сейчас им лес - за две недели ни куста не останется, - вставил Дымарев.
– А сколько шума будет: вон, мол, какие молодцы, как много кубометров заготовили! План перекрыли! Уж этот план...

– Я - за план. В том-то и дело, что надо разумно планировать и порубку, и воспроизводство леса... Из-за этого у меня с Маковеевым сыр-бор разгорелся. А жить-то так дальше нельзя.

За разговором время шло незаметно. Миновали дубняк, переехали мостик через ручей и оказались в Сосновке. Жеребец крупной рысью подкатил к новому пятистенку.

– Слезай, оратор, приехали!
– по-медвежьи вываливаясь из телеги, скомандовал Дымарев.
– Домчались с ветерком и не заметили как. Анекдот!..

Буравлев подхватил под уздцы жеребца, подвел его к столбу и привязал. Делал он это неторопливо, обдумывая, что он сейчас скажет Кате и как будет смотреть ей в глаза.

Буравлев обернулся и - замер. По ступенькам крыльца спускалась навстречу ладная, совсем еще молодая женщина. Годы не согнули, не состарили ее. Модная юбка и белая кофточка туго охватывали ее упругое тело. Земля закружилась под ногами Буравлева... Через двадцать пять лет перед ним вновь стоит она, Катя. И он смотрел на нее, и трудно было узнать в этой женщине прежнюю Катю.

– А вы, Сергей Иванович, нисколько не изменились, - разглядывая его, сдержанно проговорила она.
– Разве только виски побелели.

Но сдержанность эта была только внешняя. В ее пристальном взгляде Буравлев уловил скрытое волнение.

– А вы... Екатерина Прохоровна, изменились, - весело сказал он. Только, замечу вам, в лучшую сторону.

Губы у Екатерины Прохоровны дрогнули. Глаза стали темными.

– Я думал, вы броситесь друг другу на шею, а вы... Анекдот.
– Дымарев улыбался.