– Как гангрена?.. Что она разъела, что опошлила?
– спрашивал Долгов, пораженный удивлением.

– Она загрызла искусства!..
– начал уж кричать Бегушев.
– Потому что сделала критику невежественною и продажною; она понизила науку, стремясь к мерзейшей популярности; она путает правительства, сбивает с толку дипломатию; в странах деспотических она придавлена, застращена, в других лжива и продажна!..

Долгов, никак не ожидавший слышать от Бегушева подобного варварского мнения, тоже стал кричать:

– Но вы забываете, сколько благодеяний газета принесла человечеству!.. Она всю потаенную гадость средних веков вывела наружу!.. Она враг и обличительница всякой тирании, всякого злоупотребителя; она оглашает каждое доброе и честное дело, каждую новую мысль.

– Ни больше, ни меньше, как светоносный Аполлон, облетающий землю! подхватил насмешливо Бегушев.

– Да, Аполлон!.. Выражение очень меткое!.. Прекрасное!
– восклицал Долгов.

– Газеты, a dire vraie*, имеют свои недостатки!..
– скромно заметил граф.
– Но их надобно стараться исправить... отрицать же самую форму...

______________

* по правде говоря (франц.).

И граф, недокончив, пожал слегка плечами.

– Интересно знать, как и чем можно исправить эти недостатки, - говорил Бегушев прежним насмешливым тоном.

– Ближе всего, чтобы этим делом стали заниматься люди добросовестные, и вот ради этого я и граф Хвостиков решились издавать честную, русскую и правдивую газету, - объяснил Долгов.

Бегушев не мог удержаться и засмеялся.

Долгов этим обиделся.

– Чему вы смеетесь?
– спросил он.

– Так, своему смеху! Что ж, дай вам бог успеха!
– отвечал ему Бегушев.

– Благодарю за желание, - пробормотал Долгов, - но мы от вас ожидали более живого участия.

– Какого?
– спросил Бегушев.

– Мы ожидали, - продолжал Долгов, - что вы поработаете с нами; я так предположил разделить занятия: вам - иностранный отдел, я беру внутренний, а граф Хвостиков - фельетон, критику и статьи об искусствах!

– Нет, я не могу принять на себя иностранного отдела!
– проговорил Бегушев, в то же время думая про себя, что "эти два шута совершенно уж, видно, рехнулись".

– Отчего же не можете?
– воскликнул искренним голосом Долгов.
– С вашим умом, с вашим образованием и вашим знанием Европы!..

– Я потому и не могу, что у меня сохранился еще некоторый умишко и добросовестность!
– перебил его Бегушев, в голосе которого продолжало слышаться раздражение.

Граф Хвостиков, хорошо уже знавший бешеный нрав своего благодетеля, внутренне обмирал от страха и молил бога об одном, чтобы Долгов лучше и не договаривал своей последней и самой главной просьбы; но тот договорил:

– Не захотите ли вы, по крайней мере, участвовать капиталом тысяч в десять - пятнадцать в нашем деле?

Граф Хвостиков даже побледнел немного в ожидании ответа Бегушева.

– Не захочу!
– проговорил тот тихо.
– В этом случае вам гораздо лучше обратиться к купцам здешним: они охотно дают деньги на затеваемые в их пользу газеты.

– Были, у нескольких человек были!
– признался Долгов.
– Не дают; говорят, что дела у них очень плохи!

– Вы бы их дела стали поддерживать вашей газетой, печатая статьи, где бы расхваливали их товары, оглашали в тысячах экземплярах их фальшивые банковые балансы, поддерживали высокий тариф, доказывали бы, что они - ядро России, соль земли русской!

– Да это бог с ними; пускай бы присылали какие угодно статьи, дали бы только мне возможность другое - дорогое для меня - проводить, - проговорил Долгов.

– Что же это такое дорогое для вас?
– спросил Бегушев, едва сдерживая себя.

Граф Хвостиков встал и начал расхаживать по комнате; он сохранял еще маленькую надежду, что самой идеей газеты Бегушев будет привлечен в их пользу.

– Дорого для меня, - начал Долгов торжественным тоном, - поднять дух народа, восполнить историческую связь между древней Россией и новой, которая прервана; напомнить России, что она есть!..

В лице Бегушева явно отражалось недоверие, которое как бы говорило: "Врешь, мой милый, дорогое для тебя совсем не то, а тебе кушать надобно на что-нибудь, и ты на газете хочешь поправить свои делишки".

– И вы с графом Хвостиковым надеетесь все это сделать?
– произнес он насмешливо.

– Надеемся!
– отвечал с решительностью Долгов.

– Сомневаюсь или даже уверен, что вы не сотворите сего чуда!..
– сказал Бегушев.

– Увидите!.. Увидите!..
– восклицал Долгов.
– Отрицать заранее ничего нельзя.