И тут я вспоминаю рассказ Лиды о каких-то внеплановых поставках пряжи, причем самые большие партии ее шли из Москвы. Уж не от Виктора ли Арсентьевича? Это интересно проверить.

– Вы имеете в виду пряжу?
– спрашиваю я.

Шпринц важно кивает.

– Именно, так сказать, ее.

– Но Гвимар Иванович после ухода из магазина разве имел к ней отношение?

– Не имею понятия!
– поспешно восклицает Шпринц и выставляет перед собой обе руки, словно защищаясь от кого-то.
– Уверяю вас, не имею! Бумаги идут абсолютно официальным путем. Через управление Разноснабсбыта. За высокой подписью, это сам по себе, без сомнения, факт.

– Ну, небось толкачи все-таки требуются?
– наивно спрашиваю я.

В самом деле, я не очень-то разбираюсь в этих тонкостях, тут ведь не моя епархия. И, видимо, Георгий Иванович своим обостренным чутьем улавливает это и заметно приободряется. На лице его появляется даже некое покровительственное выражение.

– Всюду нужны толкачи, это сам по себе факт, - солидно кивает он. Куда денешься? Так уж все устроено, к вашему сведению.

– И Ермаков...

– Господи боже мой, при чем тут Гелий?
– снова впадает в панику мой собеседник.
– У него же, так сказать, другая система. Это абсолютный факт. Даже не говорите про него, боже мой...

– Но Лев Игнатьевич...

Я нарочно сейчас подбрасываю ему эти имена, всякие имена. Пусть он разбирается по-быстрому, в спешке, что я в самом деле знаю и чего нет, где я попадаю в точку, а где пальцем в небо. Пусть разбирается и при этом, конечно, неизбежно будет путаться. В этой путанице, спешке и нервничанье я, возможно, кое-что полезное ухвачу. Даже уже ухватил, черт возьми!

– Вот тут не верьте!
– захлебываясь от негодования, почти кричит Георгий Иванович и заклинающе протягивает ко мне короткие ручки.
– Не верьте этому человеку, умоляю вас! Обманщик и демагог! Это абсолютный сам по себе факт. Подпустит такое, такие, так сказать, экономические обоснования выведет, что тебе ученый, боже ты мой. А сам... родного отца зарежет! Всех продаст! Ах, господи боже мой, Гвимар... Какая беда, какая беда...

И Шпринц в припадке искреннего отчаяния хватается за голову.

Но я так быстро не могу переключиться на покойного Гвимара Ивановича. "Экономические обоснования"? "Демагог"? Ведь это очень похоже на моего собеседника в кафе, на пресловутого Павла Алексеевича. А Лев Игнатьевич ведь это простая квартирная кража, вульгарная квартирная кража без всякой демагогии и экономических обоснований. Ничего не понимаю! И на всякий случай я подбрасываю Шпринцу еще одно имя.

– А Павел Алексеевич?
– спрашиваю я.

– Кто?
– удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.

– Павел Алексеевич, - повторяю я.

– Извините, извините. Но такого не знаю, - категорически объявляет Георгий Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова дрожать: - Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?

– Да, - киваю я.
– Представьте, ваши же уголовники, из вашего города. И после этого они еще обокрали квартиру Виктора Арсентьевича.

– Не может быть!

– Увы, да.

– Ой, что творится, господи боже мой!
– снова начинает причитать Георгий Иванович, хватаясь за голову.
– Отказываюсь верить! Отказываюсь, и все! Ну, с Гвимаром я хоть как-нибудь, но понимаю. Лев на что хотите пойдет, если... если, допустим, можно крупно заработать. Но поднять руку на Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать... Не понимаю! Не по-ни-маю!

Шпринц и в самом деле ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются слова, которые он конечно же никогда бы не произнес при других обстоятельствах. И вот оказывается, Виктор Арсентьевич - "золотая курочка"? Вернее, конечно, курочка, которая несет золотые яйца. В виде этой самой пряжи, что ли? Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян из нашего московского ОБХСС. Окаемову я не верю, его квалификации, его способностям.

– Лев Игнатьевич действовал не сам, - говорю я.
– Он подослал на квартиру Виктора Арсентьевича своих людей, понимаете? Но, возможно, и его самого тоже кое-кто подослал. Вполне возможно, - многозначительно заключаю я.

– А я вам говорю!
– азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня руками, словно прогоняя из кабинета.
– Я говорю, вы с ума сошли!
– он все еще не в состоянии прийти в себя от услышанного.
– Да, да! Я утверждаю! Идиотом же надо быть, господи боже мой!

– А Лев Игнатьевич, я полагаю, не идиот?

– Ого! Да он нас с вами съест, и мы не заметим. Опомнимся, когда уже переваривать начнет. Вот такой он идиот.

– Да-а, опасный человек. Но что же он не поделил с Гвимаром Ивановичем, как вы полагаете? У них ведь крупная ссора была. Это точно. Но из-за чего?

– Что же вы не понимаете?
– саркастически усмехается Шпринц, поправляя съехавшие на кончик носа очки.
– Какой-то колоссальный куш, не иначе. Я понятия не имею какой, это сам по себе тоже факт. Откуда мне знать? Я в их дела никогда не совался. И не суюсь. Я свое место знаю. И все! И точка!