Спустя три месяца она стала моей женой.

К дню свадьбы я установил третий мировой рекорд - 2 метра 25 сантиметров.

Меня наградили медалью "За трудовую доблесть" и признали лучшим спортсменом мира. Как семейный человек, я получил трехкомнатную квартиру и купил автомашину "Волга".

Меня нисколько не огорчало, что Людмила ничего не умела готовить, кроме яичницы. Я подтрунивал над ней и понемногу учил тому, что мог сам: сварить суп, борщ, сделать шашлык, котлеты, поджарить рыбу, разделать курицу, приготовить манты, пельмени. Она очень старалась, но у нее ничего не выходило: не оказалось способностей.

Тогда я сказал:

– Плевать! Женщина создана не для базара и не для плиты. Очень много мы разъезжали по гостям. Встречались с известными артистами, певцами, журналистами, кинорежиссерами, композиторами. В мой адрес постоянно сыпались комплименты, часть их перепадала и моей супруге. Ей это было приятно, она очень легко и естественно вошла в круг моих знакомых.

Через три месяца я уехал на юг, на спортивные сборы. Здесь я засел за книги, так как в последнее время запустил учебу в институте.

Постоянные отъезды на соревнования, большая нагрузка на тренировках - все это отвлекало. Разумеется, преподаватели ко мне относились гораздо снисходительнее, чем к остальным студентам. Но меня это не устраивало. Я понимал, что именно сейчас, когда я "на подъеме", надо думать о будущем. Пройдет восемь, десять лет, и мой "бум" кончится. Это неизбежно. Что я буду делать потом?

От жены приходили письма чуть ли не каждый день. В одном из них Людмила сообщила, что я могу скоро стать отцом. Что я по этому поводу думаю?

Я попытался представить себя отцом и не смог. Мне самому было всего лишь 19 с половиной лет.

Людмиле я ответил: "...Поступай так, как считаешь нужным сама".

После матча с американцами мне предстояли выступления в Японии. Пригласили туда четырех атлетов - меня, Звягина, метателя копья и бегуна на длинные дистанции. Через год в Токио должна была состояться очередная Олимпиада. Японцы намеревались разрекламировать и развить у себя в стране именно те виды легкой атлетики, в которых они отставали.

В Японию мы летели двое суток - через Индию и Индокитай, с восемью промежуточными посадками.

Через шесть часов после прилета нас повезли на стадион в Токио. Там я взял 215 и попросил установить 226. Зачем?

Я хотел "прощупать" эту высоту в плохих условиях, не отдохнувший, и сознательно шел на такой большой разрыв - одиннадцать сантиметров.

Планка, естественно, слетела, но я не пожалел об этом - я вновь был недалеко от успеха.

Мы выступали в самых разных городах Японии: Токио, Осаке, Нико, Иокогаме. Зрителей присутствовало очень много.

Эта страна оказалась совершенно иной, но не менее интересной, чем Америка. Здесь все выглядело необычно: создавалось такое впечатление, словно ты попал на другую планету.

В Японии мы совершенно неожиданно подружились с Кисловым. Помог этому случай.

Как-то среди ночи (наши гостиничные номера находились рядом) Кислов сильно, судорожно застучал кулаком в стену. Спросонья я ничего не понял. В одних трусах я бросился к нему и при свете ночника увидел его распластанного на постели.

– Ванну...
– чуть слышно выговорил Кислов.
– Горячую ванну...

Он был бледен и, видимо, не мог шевелиться.

– Почки...
– с трудом выговорил он.

По его стиснутым губам, по побелевшим пальцам я ощутил остроту его боли. Побежал в ванную, наполнил ванну теплой водой, затем взвалил его к себе на спину, опустил в воду. Сам сел рядом.

– Может, врача вызвать?

– Нет, нет, - замотал головой Кислов.
– Нет... и ребятам не говори. У меня это впервые. Пройдет. А если врача, так вообще... Какой я главный тренер, если с командой ездить не смогу?

Со следующего дня я стал фактическим руководителем нашей делегации. Кислов отдал мне все деньги, документы, поручил договариваться с японцами обо всех предстоящих поездках и выступлениях. Сам Кислов еле стоял на ногах, особенно мучительными для него были переезды из города в город. Однако держался он стойко.

Обратно домой мы летели той же дорогой - через Индокитай и Индию. Для Кислова перелет был настоящей пыткой. В Москву он прилетел еле живой. С аэродрома я позвонил его жене, чтобы она вызвала "скорую помощь". Когда мы подъехали к дому, санитарная машина уже ждала, чтобы забрать его в больницу. Впоследствии Кислов подлечился, и мы побывали с ним еще в четырнадцати странах.