– Никак не предполагал, что вы и есть тот самый Калинников!

Он обстоятельно расспросил меня о сути нового метода. Его заинтересовали цифры, свидетельствовавшие о прямой материальной выгоде моего изобретения для государства.

– Чем конкретно вам можно помочь?

– Если это возможно... мне необходима хотя бы одна палата коек на десять.

– И все?

Я кивнул. И напрасно: надо было сразу просить больше.

– А как у вас с жильем?

– Спать у меня есть где. Вот, правда, дочки растут, тесновато будет. Но это года через три только.

– Вот и хорошо!
– Сутеев протянул мне руку.
– Тогда и подумаем. А послезавтра на бюро горкома я доложу о вас и о вашем методе.

Через две недели меня пригласил к себе заведующий областной больницей Сытин.

– Занимайте в конце коридора палату на восемь человек и делайте там, что вам заблагорассудится. Но учтите - ответственность за вас я с себя снимаю! Официально я заявил об этом горкому партии.

Заведующего я не терпел, как, впрочем, и он меня. Наша взаимная неприязнь походила на биологическую несовместимость. Людей, подобных Сытину, раздражала всякая попытка другого человека поколебать их привычное, заскорузлое мышление. Я предвидел, что мы с ним не уживемся. Он, вероятно, догадывался об этом тоже.

Как ни не терпелось мне испробовать аппарат на самом тяжелом больном, начал я все же с простых случаев. Мое положение было крайне шатко - я не мог позволить себе ни одной неудачи! Первыми пациентами я выбрал двух слесарей-точильщиков. Завод металлических конструкций, где они работали, этими людьми дорожил и пообещал мне в счет своеобразной компенсации за успешное излечение сделать пять комплектов аппаратов.

Сразу возник ряд сложностей.

Больные боялись моего аппарата, точно "испанского сапога". Один вид спиц, которые протыкали кость в нескольких местах, вызывал у них жгучее желание сорвать с себя эту страшную конструкцию. Однако через неделю-другую они с ней свыкались настолько, что уже не хотели расставаться. Они боялись, что без аппарата не смогут ходить. Когда наступала пора снимать конструкцию, больные прятались от меня.

Но самая большая трудность состояла в том, чтобы больных заставить передвигаться уже на второй или третий день после операции. Я настаивал:

– Вставайте, вставайте! Берите костыли и подымайтесь!

– Да что вы, доктор! Мне же только вчера сделали операцию!

– Ну и что же? Температура у вас нормальная. Вот и вставайте!

– На больную ногу?

– На здоровую и на больную.

– Так она же сломается!

– Не сломается. Ваши костные отломки держит аппарат.

С каждым разом все смелее ступая на ногу в аппарате, мои больные зашагали по палате, по коридорам, а потом даже и в магазин. Увидев это, заведующий Сытин кинулся в горком партии и обвинил меня в дремучем волюнтаризме, в издевательстве над больными. Ко мне прибыла комиссия из трех человек, среди которых был и Сутеев. Мои пациенты в это время как раз толпились на лестничной площадке, которая заменяла им курилку.

Одного из них представитель комиссии спросил:

– Когда у вас была операция?

– Неделю назад.

– А с каких пор вы ходите?

– Четвертый день.

– И что ощущаете?
– поинтересовался Сутеев.
– Больно?

– А вы как думаете? Но вообще помаленьку привыкаю.

Чуть позже, в кабинете заведующего, второй секретарь горкома партии спросил меня:

– В чем заключается необходимость, чтобы ваши больные так быстро вставали на ноги?

– В сути моего метода. В отличие от гипса аппарат гарантирует неподвижность костных отломков. То есть, наступая на ногу, больной может не опасаться, что отломки сместятся. При ходьбе у человека нормальное кровообращение, лимфообращение, нервные реакции, которые способствуют более активному сращиванию кости, а соответственно этому и сокращению сроков лечения. В лежачем состоянии все естественные процессы организма сходят к нулю. Помимо прочего, ходьба для человека еще и важный моральный фактор. С первых дней после операции он начинает чувствовать себя полноценным человеком. Я уже не говорю о том, что у моих пациентов не наступает мышечной атрофии и желудочно-кишечных заболеваний, которые неизменно случаются при длительном постельном режиме.

Как говорится, нет худа без добра. "Деятельность" Сытина пошла мне на пользу.

Через месяц меня перевели в госпиталь инвалидов Отечественной войны, где предоставили сразу целое отделение.

БУСЛАЕВ

После Америки я с месяц энергично тренировался, а потом как-то сразу увял. Была середина марта, в Москве шел сырой снег, под ногами хлюпала слякоть. Не знаю отчего, я вдруг почувствовал одиночество. Несмотря на массу знакомых, у меня не было ни одного близкого человека. Существовали лишь приятели. Неожиданно я ощутил потребность в таком человеке, которому можно было бы признаться в своих слабостях, который бы иногда мог просто пожалеть тебя, как когда-то, например, мать.

Скачков посоветовал мне махнуть в Кисловодск. Он сказал, что там своеобразный микроклимат, в это время года там сухо.

Сойдя с поезда, я попал в оазис мягкого солнца и первой пробивающейся зелени. Я шагал улочками этого городка, дивился его необычности, а еще больше - теплу.

Прожил я там около трех недель. Возвратившись в Москву, с жадностью включился в работу и через два месяца, в день открытия Выставки достижений народного хозяйства СССР, установил новый мировой рекорд - 2 метра 23 сантиметра. Очень скоро второй - 224 сантиметра. Произошло это в Лужниках на матче СССР - США. Здесь я окончательно доконал Ника Джемса (он взял 220) и подружился с ним. Он был веселый, широкий, простой, как большинство американцев, в общении парень. После матча нас пригласил к себе на дачу Звягин - у него был день рождения. Гостей оказалось много. Мне понравилась одна блондинка. Звали ее Людмила. На день рождения она явилась с симпатичным мужчиной лет тридцати. Меня это не смутило: я решил, что для нее он стар, а потом я уже приучил себя добиваться того, чего хочу. Вдобавок весь вечер Людмила не обращала на меня внимания.