Но, увидав выстроенные вдоль длинного коридора железные кровати и устремленные на нее сквозь тонкие прутья глаза, она забыла обо всем на свете. Из палат, двери которых были распахнуты, струился дым, сопровождаемый каким-то гулом. Что это? О господи? Неужели все эти люди ранены на фронте? Что за несчастье?!

Пожилая медсестра показала Гюльназ ее рабочее место. Что-то торопливо сказала и тут же ушла.

Гюльназ смотрела ей вслед и чувствовала, что на нее устремлены взгляды раненых, что находились на ближайших кроватях. Что сейчас будет? Что она должна делать? У нее дрожали руки, сердце готово было выпрыгнуть из груди. "Почему та женщина так быстро ушла? И куда? Что я должна делать?"

Раненые с любопытством ее разглядывали, видели ее растерянность, но не спешили ей помогать.

– С какой ветки тебя спугнули, голубка моя?
– послышался властный голос неподалеку.

Гюльназ обернулась. С кровати, что стояла справа, на нее были устремлены чуть прищуренные голубые глаза молодого человека, который со спокойной самоуверенностью восхищенно разглядывал ее. Да так, будто знал ее с самого рождения, добавил:

– Не стойте! Устанете! Присаживайтесь, где понравится.

– Красавица, просто Сережа хочет сказать, чтобы вам понравилось сесть на его кровать, - вмешался другой.
– Так уж повелось: вновь прибывшая сестра милосердия, молодая ли, старая ли, красивая ли, безобразная, прежде всего должна присесть на Сережину кровать. Иначе лекарства ему не помогают.

Оживились и другие раненые.

– К тому же все твердят, что лекарства надо экономить. Из Гатчины, Тосно поезда с ранеными в очереди стоят.

– Поэтому ты будешь лечить одних словами, других лекарствами.

– А меня - милой улыбкой, - прервал приятеля светловолосый парень, которого называли Сережей.
– Какой-то великий ученый сказал, что главное лекарство при пулевом ранении - улыбка красивой девушки.

Гюльназ невольно улыбнулась.

Сережа, неловко приподнявшись, оперся о спинку кровати.

– Вот видите, ребята, это уже небольшое доказательство правоты великого ученого. Если новая голубка улыбнется еще раз, я встану на ноги.

– Не все сразу, Сережа, - проговорила Гюльназ, обращаясь к Сереже как к старому знакомому, смело и приветливо.
– Другой раз я улыбнусь вам завтра, и тогда ваше выздоровление будет естественным.

– Отлично, ласточка!
– донесся густой приятный голос с дальней кровати.
– Это Сереже так необходимо! Не то начнет умолять вас о поцелуе, без которого не сумеет вовремя попасть на фронт.

– Это ты верно говоришь, дядя Никита, ей-богу, верно говоришь. Придет время, и тебя станут цитировать. Скажут, в прошлом великий ученый по имени Никита утверждал, что улыбка красивой девушки - светофор на фронтовых дорогах.

Все рассмеялись, даже неумолкаемый тихий стон тяжелораненых как бы потонул в гуле этого смеха. Теперь Гюльназ с облегчением могла оглядеться и решить, что ей предстоит делать и за что браться в первую очередь. Надо измерить всем температуру, а значит, поближе с каждым познакомиться. Надо суметь отвечать на их странные вопросы, но и самой кое-что узнать от них.

В минуту тишины, что наступила после реплики Сережи, она собралась было навести порядок на своем новом рабочем месте - в уголке, где стояли стол и два шкафа, как вдруг из черного репродуктора, что висел над лекарственным шкафчиком, послышалось:

– Граждане, воздушная тревога...

Как бы не желая верить тому, что слышит именно здесь эти привычные слова, Гюльназ окинула взором длинный коридор, наполненный обрывками человеческой речи, Что теперь будет? Что должна делать она?

И тут же в двустворчатых дверях коридора появилось несколько пожилых мужчин и женщин в серых халатах. В руках у них были носилки. По их ловким и спокойным движениям можно было заключить, что они прекрасно знают свое дело. Также и раненые. Ходячие пошли впереди, беседуя, начали спускаться по лестнице, ведущей в подвал, наконец скрылись из глаз. За ними направились те, кто, стуча по деревянному полу, двигался на костылях. Они радовались так, будто шли на прогулку. Те же, кто неуклюже лежали на носилках и жаловались женщинам-санитаркам, были недовольны этой "прогулкой". Вдруг послышался голос того пожилого раненого, которого Сережа называл дядей Никитой:

– А ты, дочка, и хрупкая, как ласточка!

– Вам помочь, дядя?
– Гюльназ в замешательстве пыталась взять его под руку.

– Мне помощь не нужна, дочка.
– Его лучистые глаза светились улыбкой. Сережа давно уже тебя дожидается.

Дядя Никита стукнул костылем по железной кровати Сергея. Гюльназ поняла, она должна помочь Сергею спуститься в подвал. Она быстро подошла к его кровати. Тот встретил ее радостно и так улыбнулся, что нельзя было понять: просит ли он прощение за недавнее хвастовство или на самом деле радуется ее приходу.

– Ну, вставайте, Сергей, как вам помочь? Куда вы ранены?

– Вы что, моей старой раной интересуетесь или новой?

– А разве вы ранены дважды?

– Да, сначала в ногу.
– Он, отбросив одеяло, повернулся на левый бок. Правая нога его ниже колена была забинтована.
– А потом - в сердце...
– При этих словах он жалобно посмотрел на нее. Гюльназ его поняла, и почему-то ей пришлись по душе эти слова. Ничего не отвечая, она положила левую руку раненого себе на плечо.

– Ну, поднимайтесь потихоньку!..