Однажды туда явились полицейские, рассчитывая найти самогонное виски. Но обнаружили лишь несколько связок сухой травы и батарею бутылок с какой-то жидкостью, о которой с уверенностью можно было сказать лишь, что это не алкоголь; во время обыска старуху держали двое мужчин, а она, тряся длинными седеющими космами, спадающими на лоснящееся, сморщенное лицо, пронзительным, надтреснутым голосом выкрикивала ругательства. В пристройке, где стояли койка и бочонок с какими-то отбросами, в которых всю ночь скреблись мыши, женщина обрела кров.

– Вас никто здесь не потревожит, - сказал ей Хорес.
– Со мной можете связаться в любое время по телефону через...
– он назвал фамилию соседа. Нет, постойте; завтра у меня снова установят телефон. Тогда можно будет...

– Да, - сказала женщина.
– Пожалуй, вам лучше сюда не появляться.

– Почему? Думаете, что я... что меня смущает...

– Вам здесь жить.

– Нет, будь я проклят. Я и так уже позволял слишком многим женщинам вести мои дела, и если эти подкаблучники...

Но Хорес понимал, что это просто слова. Понимал, что и она понимает это благодаря присущей женщинам неослабной подозрительности к людским деяниям, на первый взгляд кажущейся лишь близостью ко злу, но на деле являющейся житейской мудростью.

– Очевидно, я смогу разыскать вас, если в том будет нужда, - сказала она.
– Ничего больше мне не остается.

– Черт возьми, - сказал Хорес, - не позволяйте им... Суки, - выругался он, - суки...

На другой день у Хореса установили телефон. Сестру он не видел вот уже неделю; узнать об этом она не могла, однако, когда за неделю до начала процесса однажды вечером в тишине, прервав его чтение, раздался пронзительный звонок, он был уверен, что звонит Нарцисса, пока сквозь музыку виктролы или радио не послышался осторожный, замогильный голос:

– Это Сноупс. Как жизнь, судья?

– Что?
– спросил Хорес.
– Кто это?

– Сенатор Сноупс; Кла'енс Сноупс.

Виктрола звучала тихо, отдаленно; Хорес представил себе, как этот человек с грузными плечами, в грязной шляпе склоняется над аппаратом - в ресторане или в закусочной - и шепчет, прикрываясь громадной пухлой рукой с перстнем, трубка в другой руке выглядит детской игрушкой.

– А, - сказал Хорес.
– Да? В чем дело?

– У меня есть сведения, которые могут заинтересовать вас.

– Сведения, которые могут быть полезны мне?

– Думаю, что так. Они представляют интерес для обеих сторон.

Радио или виктрола издавали над ухом Хореса пронзительное арпеджио саксофонов. Бесстыдные, бойкие, они, казалось, ссорятся друг с другом, словно обезьяны в клетке. Ему было слышно хриплое дыхание человека на другом конце провода.

– Хорошо, - сказал он.
– Что вам известно?

– Предоставлю вам судить об этом самому.

– Ладно. Завтра утром я буду в городе. Найдете меня где-нибудь.
– Потом торопливо произнес: "Алло!" Казалось, тот человек дышит Хоресу прямо в ухо: грубый, безмятежный звук стал внезапно каким-то зловещим.

– Алло!
– повторил Хорес.

– Раз так, видно, это вас не интересует. Наверно, я столкуюсь с другой стороной и больше не буду вас тревожить. До свиданья.

– Нет, постойте, - сказал Хорес.
– Алло! Алло!

– Да?

– Встретимся, не откладывая в долгий ящик. Я минут через пятнадцать буду...

– Не надо, - сказал Сноупс.
– У меня машина. Я заеду к вам.

Хорес вышел к воротам. Ночь была лунной. В серебристо-черном туннеле кедров бессмысленными точками плавали светлячки. Черные, заостряющиеся к небу кедры казались вырезанными из бумаги; пологая лужайка была покрыта легким блеском, патиной, словно серебро. Сквозь гудение насекомых слышался крик козодоя, трепетный, жалобный, однообразный. Проехало три машины. Четвертая замедлила ход и свернула к воротам. За рулем грузно маячил Сноупс, казалось, его посадили в машину до того, как был установлен верх. Он протянул Хоресу руку.

– Как вечерок, судья? Не знал, что вы опять живете в городе, пока не позвонил миссис Сарторис.

– Ничего, спасибо, - ответил Хорес. Высвободил руку.
– Чем же вы располагаете?

Сноупс пригнулся к рулю и стал вглядываться в сторону дома.

– Будем говорить здесь, - сказал Хорес.
– Это избавит вас от необходимости разворачиваться.

– Здесь нас могут услышать, - сказал Сноупс.
– Но это; уж ваше дело.

Огромный и толстый, он горбился, смутно вырисовываясь в потемках, при лунном свете его невыразительное лицо само походило на луну. Хорес ощущал в его взгляде ту же таинственность, что и в разговоре по телефону; какую-то расчетливость, хитрость, многозначительность. Он, казалось, видел, как его собственная мысль мечется туда-сюда, всякий раз ударяясь об эту мягкую, грузную, инертную массу, словно попадая в поток хлопковой мякины.

– Давайте зайдем в дом, - предложил Хорес. Сноупс распахнул дверцу. Вы поезжайте, - сказал Хорес.
– Я пойду.

Сноупс тронулся. Когда Хорес подошел, он вылезал из машины.

– Ну, говорите, - сказал Хорес.

Сноупс снова взглянул на дом.

– У вас гости, а?

Хорес промолчал.

– Как я всегда говорю, женатому человеку надо иметь собственное местечко, где он мог бы уединиться и никого не касалось бы, что он там делает. Конечно, у мужчины есть какие-то обязанности перед женой, но чего она не знает, то не может ей повредить, верно? Пока дело обстоит так, никаких скандалов не будет. Вы тоже так считаете?