Шрифт:
– Это что же за работа такая?
– удивился Плахов.
– Я художница, я рисую картины и езжу с ними по всему свету. Так что, низкий поклон вам, Иван Петрович.
Старик покачал головой, принимая благодарность. Потом прокашлялся и сказал:
– Я вот, Вика, в роно согласую, может, выступишь у нас перед ребятами, им полезно, а мне - почет и уважение...
...Жак метался по квартире, как ужаленный, потом заперся в кабинете. Вика сидела на кухне, сложив на коленях руки, переваривала угрозы гэбэшника. Барбара, Элиз и Хендрик собрались в столовой.
– Что он кричал?
– спросила Барбара, - Что надо этому русскому?
– Полицейский же сказал, мама, завтра истекает срок пребывания нашей Вики в Бельгии. А этот хряк кажется обещал Вике показать, где зимуют лапландсике олени.
– Ее ждет наказание, - подтвердил Хендрик, - То, что говорят про российские порядки в наших газетах, не выдумка. Сталин может отправить ее в Сибирь.
– Боже, какой ужас, - всплеснула руками Барбара, очевидно не представляя, о чем говорит муж, но возмущаясь самой вероятности наказания, За что?
– За то, что она полюбила иностранца, - резюмировала Элиза, - Вы не понимаете, что надо что-то делать? Не ломайте Жаку всю жизнь!
Родители не ожидали от дочери такого странного намека, разве они ломают ему жизнь? Что от них-то зависит?
– И потом, она не католичка, - пожала плечом Барбара.
В это время в комнату вошел Жак. Он засунул руки в карманы брюк почти по локоть, так и бухнулся на колени, не вынимая рук, опустив голову.
– Ты что, сынок? Встань!
– Я не стану без нее жить...
У Хендрика зачесалась рука.
– Как ты можешь говорить матери такое!
Но Барбара смотрела на сына и лихорадочно искала слова, выход искала, спасение для сына и понимала, что спасение это - сидит сейчас одна одинешенька на кухне и боится их решения.
– Он - твой сын, дорогой, он - также отчаянно любит и готов на все. Что же из того, что он говорит об этом вслух.
– Поднимись и сядь, - приказал отец и выдвинул стул для сына, - Что ты хочешь, помимо суицида?
– Ты знаешь. Если мы обвенчаемся, ее никто не тронет.
– Как это мало - жениться только, чтобы она осталась в стране, заметила Элизабет.
– Помолчи, - снова бросил отец, но Жак перебил его:
– Ты не права, Элиз. Я всегда знал, что люблю Вику, но я только сейчас узнал, насколько она мне дорога, я сидел и думал, я представлял и не мог представить жизнь без нее. Бог уже все решил и давно наметил: она была создана для меня, почему же мы должны позволять им увезти ее?
– Ну, кстати, Бог ничего не говорил об этом нам с отцом, - заметила Барбара.
– Конечно, ведь нам прочистили уши лагерные надзиратели, мама.
Барбара потупилась, долгая пауза зависла над столом, Жак посмотрел в противоположные окна. Там было темно. Барбара поднялась и вышла из комнаты.
Она подошла к Вике, все еще сидящей в большой кухне, на табурете.
– Виктория. Мой сын хочет на тебе жениться и он просил нас об этом, сказала она по-фламандски, - Я понимаю его. Мы все понимаем его. Мы хотим ему счастья, да и против твоего счастья ничего не имеем. Ты понимаешь меня?
Вика кивнула. Она все понимала по тону.
– Ты хозяйственная, и ты заботливая. Ты скромна и у тебя неплохие манеры, может быть, вы и смогли бы быть хорошей парой. Но, очевидно, для тебя, как и для нас окажется непреодолимым вопросом вопрос твоей веры. Не отвечай мне сейчас! Я знаю, вы там в Советском Союзе все неверующие, но в тебе, в твоей крови все равно - другая вера, а по сути другая религия другая жизненная традиция, отличная от нашей. Это очень большой барьер. Это не просто отличие в крестном знамении, в списке святых и прочих формальностях. От католицизма рождается один уклад и способ мировосприятия, от православия - другой. Не хуже, не лучше, другой, как ты адаптируешься во Фландрии? Как? Ведь брак - это на всю жизнь. Не лучше ли сейчас отказаться от этой попытки, девочка?
Элиза пришла на кухню и тихонечко стояла за спиной матери.
– Мама, я переведу ей это на немецкий, а ты иди в комнату, тебя зовет отец.
Барбара поджала губы и ушла. Через пять минут хлопнула входная дверь.
Жак лежал на своей кровати ничком, Вика впервые вошла в эту комнату.
– Кто там ушел?
– спросил Жак.
– А что, если я - я ушла?
– Вика удивилась, что Жак не выглянул в коридор, ведь она и впрямь еле сдерживалась, чтобы не убежать на улицу - как же тягостна была эта ночь!