Шрифт:
Она резко вскочила на пол, накинула платье на голое тело и вышла к парадной двери, крикнув, чтоб перестали хулиганить. Из-за двери потребовали открыть.
Полицейский, тот самый, комиссар муниципалитета, и советский гэбэшник очень удивились, увидев ее в дверях.
– Спите? Назло?!
– первым начал гэбэшник, - Вот и чудненько. Сейчас мы тебя, проститутка немецкая, спровадим в наши подвалы. Погоди.
– Попросите, пожалуйста, хозяев, - попросил полицеский, осторожно придерживая бушевавшего коллегу.
– Я здесь, - смело посмотрела на него Вика.
Барбара, замешкавшаяся с бигудями, и Хендрик, завязывающий пояс халата, остановились в открытых дверях гостиной и ждали, что будет дальше.
– Я попрошу кого-нибудь из семейства Смейтс, и разрешите нам войти.
Вика не хотела пускать их, но вежливость полицейского сделала свое дело. Она показала на двери гостиной и только тут увидела родителей Жака. Хендрик показал ей в знак солидарности и одобрения две сложенные в узел ладони.
– Разрешите вам представить, господин комиссар, - заговорил Хендрик по-фламандски, - это госпожа Виктория Смейтс, наша невестка. Вот документы, они лежат перед вами на столе. Ознакомтесь, пожалуйста. Удостовертесь в том, что все оформлено правильно.
Они ушли, как уходит стая бездомных собак.
Однажды Виктория видела, как человек победил зверя. Они с бабушкой Матреной шли через заброшенный осенний сад, Вика была молоденькой пионеркой, а бабушка предлагала ей яблок нарвать в том бесхозном саду. Вика возмущалась, даже перешла в соседний ряд деревьев. И вот она увидела их. Они показались в конце того самого ряда яблонь и надвигались темной стаей на Вику. Впереди, как положено у диких собачьих стай, бежала моська, она полаивала, то наскакивая на невидимых врагов, то закругляясь к вожаку, заискивая перед ним. Вика закрыла глаза, а когда открыла их увидела прямо перед собой глубокий оскал вожака. Он стоял метрах в десяти, задрав в верх свой толстый хвост. Он смотрел на нее светло коричневыми водянистыми глазами и Вика знала, что сейчас он ее загрызет.
– Замри!
– крикнула Матрена Захаровна, - Не дыши!
Вика и так стояла как вкопаная. Бабушка медленно обошла ее и встала впереди. Девочка подумала, что бабушка всего лишь хочет загородить ее, но Матрена медленно поплыла на вожака. Она не выставляла вперед руку, не держала в ней палки, она просто медленно шла на вожака, и на глазах Вики произошло чудо. Хвост вожака дрогнул и пополз вниз, медленно подгибаясь под живот. Одновременно он перестал щериться и вздрогнул всем теом. Он отвел глаза, повернул голову и вслед за нею сам развернулся и рысцой, подобно поджарому матерому волку, затрусил подальше от сильного духом человека.
Когда энкеведешник уходил из квартиры Смейтсов, он даже не обернулся. Ему нечего было сказать. Человеческий дух победил матерого хищника.
В коридоре вагона и в тамбуре стояли мужчины в рабочей промасленной одежде, а на полу лежали длинные стальные трубы. Пахло застоявшимся потом, отсыревшим табаком и железом. В купе на верхней полке без матрацев спали два рабочих. Пришлось мириться с запахами.
– Завтра, часика в четыре утра высадимся, - успокоил Иван Петрович, Спи, Вика, поди намаялась, не спала ни крохи.
– Да, да, - кивнула та, - Но как же спать? Проедем!!
Тут же после этих слов зашла проводница.
– Кто тут до Отрадокубанской? Вас будить?
– Пожалуйста, заранее, за час, если можно?
– Мы не с опреженьем?
– поинтересовался со знанием дела Плахов.
– Вы чего, дедушка? Когда это вы видели поезда с опережением? Может, в гражданскую - бронепоезд?
Плахов дернулся, сплюнул в сухую.
– Язви тебя в печенку, не позорь ты родную авиацию перед мировым сообчеством, Степанида Савельевна.
– Вы все шутите, Иван Петрович. Ну, билеты кому нужны?
Она пошла дальше по вагону, покрикивая на рабочих, которых и без того шугал бригадир, указывая на нарушения.
Когда Викторию сморил сон, и она прикорнула на неразобранной постели, так и побоявшись переодеваться ко сну, собрав все вещи со стола, кроме бутылки воды, в купе зашли кондукторы. Извинений Виктория как-то не заметила спросонок, правда, кондукторы, осмотрев купе, подтвердили: поезд, действительно, останавливался в Отрадокубанской, и действительно, в четверть пятого.
– Как же я доберусь?
– Встречать-то не будут?
– Не знают они, не ждут так скоро...
– Пойду-ка курну, пока око моей спортсменки-комсомолки надо мной не нависло.
Викторию будили еще несколько раз: пришел Плахов, потом стали собираться на выход рабочие, потом пришли на место старых новые рабочие в брезентовых спецовках, принесли свежий запах пота, проводница, предупрежденная четырежды о необходимости разбудить пассажиров второго купе, так и не смогла больше пробраться по коридору, заваленному балками и инструментом. Краснокожие, хмельные мужики наперебой острили в коридоре, преграждая ей дорогу.