— Да? — он на мгновение задумался и махнул рукой. — А… Черт с ними. Давай всех назад.

— Петух? Где болтанка твоя? Тащи сюда! — кто-то из телохранителей обратился к кучке бандитов, помельче рангом.

— Оставь! — Сыч неожиданно и зло осадил его. — Не время. В лагере будешь шмалить. Здесь башка ясная нужна.

— Да кто нам угрожает?

— Ты что, не понял? Закрой хавалку, говорю! А ты, — он пнул ногой боязливо подскочившего парня, который еще в тот раз угодливо подносил ему какой-то дурман. — Пошел вон! Еще увижу с дурью в лесу — закопаю… Понял?

Сыч прошелся в раздражении по затоптанному огороду и вернулся ко мне. От былого благодушия ни осталось и следа. Видно было, что он принял какое-то решение…

— Ты надумал?

— Надумал. Ничего ты от меня не получишь.

— Героем хочешь подохнуть? Так ведь не увидит никто…

Он уселся на ствол дерева рядом и жестом велел всем отойти на несколько шагов.

— Им слышать ни к чему… А тебе — придется. И рожу не корчи, а то ведь я и передумать могу — рядом с Бородой в дом положат и подпалят… Живым гореть не очень-то приятно, как думаешь? — он помолчал и со злой тоской, вновь обратился ко мне. — Ты мужик умный… Говорили ребята — хазу себе возле речки выстроил. И народец у тебя подобрался шустрый — не то, что мои охламоны. Да только ваших против нас маловато… Дёргайся — не дёргайся, а кому-то в долине масть держать надо! Я с тобой ссориться не хочу, видел, как твои девки на расправу скоры, но и уступать не стану. Деваться тебе некуда — средство мое работает на всех без исключения, кроме меня самого.

Это ты скоро увидишь… А мне отступать нельзя. Слабину дам — мои псы, как ты сказал, сами побегут. Не побегут, но кусаться начнут, втрое против прежнего! Ты еще не понял? Это я их сдерживаю, а так бы они уже давно всех тут под ножи пустили. И форт твой мне взять — раз плюнуть. Я даже посылать никого на стены не стану — просто подгоню десятка два ваших же охотников, а за их спины их подружек поставлю. Или они — вас, или мои ребята — девок ихних… Уразумел?

Он с расстановкой, делая паузы, ронял слова, а я прикидывал, как незаметнее ослабить путы на руках. Но узлы были затянуты на совесть…

— Я тебя отпущу… Пусть мои и побрешут малость. Успокоятся… Но больше твоего самоуправства не потерплю. Или…

— Что-то я не понимаю тебя… Зачем такие сложности?

Он осклабился и еще сильнее сощурил глаза.

— Снизошел, таки, до разговора… Вижу, на глазах умнеешь. Это радует. Жить хочется? Живи… Пока разрешаю.

— А дальше что? Ну, принесу я тебе твои поганые шкуры и мясо? Дальше что?

Он положил ногу на ногу и жестко усмехнулся.

— Вот это другое дело. По-деловому. Ну, так слушай…

Сыч говорил недолго, но, сквозь пересыпанную блатными словечками и оборотами речь, суть я уловил точно. Бандит предлагал мир, в том понимании, в каком он виделся ему. Сычу, в самом деле, не было резона убивать всех подряд. Он прекрасно понимал, что таким образом страх у людей очень быстро уступит место ненависти… Банда рассыпалась — он был откровенен. Удержать всех в одном кулаке можно было только показной жестокостью, и для этого устраивались казни жителей долины и всех, кто осмеливался поднять руку на его людей. План его состоял в том, что, поделенные между мелкими главарями, поселки должны были кормить и обеспечивать банду всем необходимым, что уже и происходило. О будущем, Сыч не задумывался, считая его слишком неопределенным… Он постепенно укреплял свой лагерь в горах — клан, как они его называли. И собирался стать, кем-то, вроде средневекового феодала. Я ему был нужен даже не столько как охотник — таких хватало — сколько пугалом, для своих же… В сообразительности ему отказать было нельзя — бандит понимал, что его стая, зная о том, что где-то есть люди, способные к сопротивлению, будет стремиться держаться вместе — что ему и было нужно!

— Но одно условие… — он уверенно смотрел мне в лицо. — Никаких фокусов.

Убитых я вам прощаю. Но я — не ребята. Завалите еще кого — и все. Тогда и твоему форту, и девкам твоим — каюк. Если в руки попадут… сам знаешь — отдерут по полной программе.

— Ты всё врёшь, Сыч… Твои ублюдки убили уже многих. Ты боишься их больше, чем жителей прерий!

— Каких прерий? Вы что тут, рехнулись все? Один, говорят, в костюме индейца разгуливает, другой клыки на груди таскает… Это не мы — вы дикари! А те, которых наши в землю положили, сами виноваты! Не надо было шмотьё зажимать, да хавку прятать! Делиться надо! — он скривился, припомнив что-то… — Святоша что говорит? Так не нами заведено…

— Святоша — мразь. А это — не дележ. Это — грабеж, если ты еще не совсем нормальный язык забыл. Да и делитесь вы — кровью…

— Да хоть бы и так! — он опять стал нервничать. — Смотри, умник, Святоша быстрее тебя в дело попал — ему и честь! Я кто, по-твоему? Блатной король и все такое? Не-ет… Я ведь понимаю — одному со всеми не совладать — помощники требуются! Он души в кулак сожмет, а я — волю…

— Девушек, зачем уводите? Звери…

— Ты не заговаривайся, фраер! Братва не месяцами — годами баб не трогала, пока штольню в шахте били! Им что, в кулак дрочить? Когда телок здесь в три раза больше мужиков? Ты сам двух сучек сразу трахаешь — нормально?

Пусть развлекаются — от курочек не убудет. А кто не выдержит, так слабым все одно, не жить! И не надо меня зыркалами буравить, я и не таких обламывал! Ты у меня, опять, по рукам да ногам смотанный валяешься — не я!

В третий раз говорить не станем! Кишки прикажу вынуть да на сук намотать.

А ты будешь идти да раскручивать… Сам! Думаешь, не получится? Получится!

Перед тобой одну их твоих подружек раком нагну, а тебе время дам: пока ходишь — жива будет… А как перестанешь — кол в задницу! Так то, тля… — он с внезапным ожесточением пнул меня в лицо тяжелым ботинком.