— Ты выйдешь, нет? Или нам дом поджечь?

— Стойте на месте!

Они замолчали. Сыч — я узнал его — что-то сказал одному, и тот со всех ног бросился в лес. Там, среди деревьев, мелькало множество фигур, я насчитал не менее двадцати. Если принимать бой — мы не продержимся и полчаса… И тогда Элина, импульсивная и решительная, не выдержит и примет в нем участие. Не один — несколько бандитов будут убиты, прежде чем они схватят ее, или Нату. Но их слишком много, и когда девушек схватят…

— Давай, не томи! Выходи из дома!

— Хорошо.

— Дар! — Ната отчаянно крикнула в отверстие на крыше — Мы бы успели…

— Нет. Ты не должна попасть им в руки. Ни ты, ни Элина. Позади дома овраг.

Прыгай в него…

— Дар!

— Ната — любимая моя, уходи! Уходи!

Люди Сыча неспешно подходили всё ближе. Было видно, что они уверены в том, что нам некуда деться. Но они не учли, что маленькая легкая Ната способна по тонким стеблям вьюна спуститься на самое дно оврага и выскользнуть из их лап. Бандиты остановились. Я заметил, что они настороженно поглядывают по сторонам, видно, сами опасаясь засады. Сыч и еще человек пять встали недалеко от входа, рядом с трупом убитого ребенка. Они прикрывались, как живым щитом, человеком со связанными руками. Я узнал его, это был тот самый мужичок, которого Борода приютил у себя.

— Эй!

Сыч поставил ногу на тело мертвого подростка и махнул рукой.

— Оглох? Видишь, мы без оружия! Так что, давай, вылазь из берлоги — побеседуем!

— Что тебе надо, Сыч?

Он обошёл труп и стал приближаться, но замер, увидев, как я поднял лук и направил стрелу в его сторону.

— Опусти оружие… Мы пришли на переговоры, разве не видно?

— Вижу… Убили Бороду и его детей. Девушек, по-видимому, тоже?

— Кто тебе сказал, что они мертвы? Они у нас. Если хочешь их увидеть — положи лук и стрелы, а я тебе их предоставлю!

— Я не верю тебе, — я старался выиграть время для Наты. — Всюду, где ты появляешься, льется кровь! И я не знаю, почему я до сих пор не убил тебя, подонок…

— А я знаю! — он осклабился. — Ты думаешь, как бы после этого твой жалкий форт не разнесли в клочья, вместе с его обитателями! Так? Так. Вот и продолжай думать также, и мы договоримся… Но, если не опустишь лук — я дам знать — и девкам этого отшельника перережут глотки! Ты ведь мне веришь?

— Приходится…

Мне пришлось подчиниться — Сыч вполне мог осуществить свою угрозу. Девушек мёртвыми мы не видели, значит, они действительно были у него в руках. Я опустил лук.

— Кидай его мне!

— Нет.

— Ну, тогда… — он обернулся к лесу и поднял руку.

— Стой!

Я, скрепя сердце, снял колчан и ножны с мечом и, размахнувшись, забросил их на крышу дома. Сыч проследил за полётом моего оружия и вздохнул.

— Ну ладно, пусть так… Ша, мальчики, без шухера.

Он подошёл ко мне и уселся на пенёк, предварительно смахнув с него окровавленный лоскут.

— Намусорили, понимаешь…

— О чём ты хотел говорить?

Я ждал, скрестив руки и не упуская из виду его телохранителей.

— Да всё о том же, паря… Один раз я тебе уже предлагал — придётся напомнить. Моё предложение пока в силе… Но, кое-что, изменилось. Раньше мне было проще тебя просто задавить, и все проблемы бы на этом закончились. Теперь, игра по другим правилам. Я тебя просчитал хорошо и уверен, что не ошибся. Что толку в твоей смерти? Опять найдутся умники, готовые лезть на рожон, за идею… Зачем мне головная боль? А вот если все узнают, что самый вольнолюбивый из их своры сам станет исполнять мои приказы!.. Как считаешь — подействует? Вот и кончится на этом все ваше сопротивление. А сломать тебя — мне, как два пальца обоссать. Будешь мне в посёлок поставлять каждые две недели по три шкуры и две туши крупного скота. Или по десять — мелкого. Это — штрафная норма. За то, что так долго долину, без моего разрешения, топтал. А кузнец — прямой дорогой назад, в поселок. Там его железо дожидается — пусть за дело берется. Хватит прятаться.

— Я не слуга и не раб. Пусть твои шестёрки сами по степям бегают. Да им и полезно брюхом по траве поелозить — меньше времени на беспредел останется!

— Дерзить изволите… — он не спеша, потянулся в карман и вытащил трубку, выточенную из дерева. — Жаль. А я то думал, ты понятливый… Ты что, тля, не видишь? — он обвел лес рукой. — Порядки теперь другие! Это вы прежде так жили, без меня! А со мной — по-другому будете. Я, знаешь ли, как-то не привык за всякими животинами бегать — не по ранжиру такая честь! Хоть ты и выкобениваешься, а власть в долине — моя! И вот вы все, где находитесь! — он сжал кулак. — И ты, не исключение. Думаешь, до сих пор жил спокойно, так и дальше будет? Нет, паря… Это я присматривался, пока… Я про вас всех, всё знаю — и сколько, и где, и кто… И про дружка твоего, у которого крыша поехала, тоже. Надо же, удумал в индейцев играть, да еще всерьез? Ну да не о нём речь, хотя, и про него не забуду… Я тебе разрешил жить — козявке сраной… до поры, до времени. Это не блажь моя, а расчет. В долине ты — авторитет. Пойдешь на поводке — за тобой и другие потянутся. А ты пойдешь… И ты не думай, не сверкай зенками — скоро убедишься, что я с тобой не шучу нисколечко. Кстати, баб твоих не требую, хотя мог бы.

Говорят, есть там у тебя одна, уж больно смазливая! Я разглядеть в тот раз не успел…

Я смотрел на его самодовольную физиономию и начинал закипать…

— Что, притих? Дошло, что ли? Ты думал, средства против твоих хитростей нет? Дурак… А ты хоть понял, что я каждый твой шаг, как ты из своего дома вышел, знаю? Док не только лепила… Он еще мои глаза и уши, так то вот.

Понял, щенок? Да ты его не вини — куда бы он делся? Не стал бы доносить — я бы, с кем ни будь, рассчитался за это. Он ведь тебе говорил? Говорил. По глазам вижу. Да только ты не понял. А уйти предлагал? Предлагал. Ты опять не понял. Ну, тогда, извини… Мои ребята тебя пасли до самого леса.