Раздался ещё один яростный крик, резкий свист и грузный шум падающего тела. Я протёр глаза и увидел, как Хан, с недоумением в глазах, силиться вырвать руками, пробивший ему сердце, дротик Наты… Он тускнеющим взором проследил по всему древку и потянулся к самому началу, как будто, именно от него зависела его, закончившаяся здесь, жизнь. Потом вздрогнул и распластал руки по земле, устремив незакрытые глаза в небо, хмурой и тусклой пеленой нависавшее над нами.

— Дар! Дар, родной, милый мой, Дар!

— Ната…

Мы бросились друг к другу, позабыв про всё: кровь, грязь, покрывавшие меня раны. Я прижал ее к себе, с наслаждением вдыхая запах сводивших меня с ума волос — её запах, бесконечно родной и едва не потерянный в этой безумной схватке! Мы говорили друг другу что-то, даже не вдаваясь в смысл, просто радуясь тому, что мы остались живы и, более того, победили в этом страшном, безрассудном и неравном бою… Постепенно боль в ноге и ключице напомнила о себе, и я со стоном опустился на землю.

— Ты ранен? Дар, родной мой!

— Это ничего… Жить буду. Бывало и хуже. Посмотри, где наша сумка, там есть чем перевязать и водка…

— Сейчас!

— Стой. Погоди… Эти, они могут быть ещё живы…

Ната резко обернулась, тревожно смотря на разбросанные возле нас тела.

Никто не шевелился, хотя, кое-где раздавались стоны. Она вытащила из-за спины лук и приготовила стрелу, готовая отразить нападение. Но нападать на нас никто не собирался. Она подала мне чью-то дубину, и я, прихрамывая и опираясь на нее, обошел место сражения. Четверо: Хан, тот, кому он раскроил череп, охранник в стороне, с перекушенным горлом, и ещё один, с моей стрелой в шее, были мертвы. Тот, кому я попал в грудь, выпускал изо рта кровавые пузыри и тоже агонизировал. Ещё один, прижатый неподвижным телом Угара, с разодранной грудной клеткой, жалобно стонал и испуганным, мутнеющим взглядом следил за нами. Последний из бандитов завалился в кустах, он был проткнут насквозь и умер еще до конца схватки. И тут случилось то, чего я никак не ожидал от моей девочки… Ната, бережно перевернув тяжёлое туловище пса, и, убедившись что тот дышит и только сильно оглушён, развернулась к раненому и, не дав мне опомнится, выхватила нож. Она приставила его к шее лежащего и надавила на рукоять. Несколько хрипов с бульканьем — и всё… Заметив мой ошалелый взгляд, Ната вытащила нож и, вытирая его дрожащей рукой об одежду убитого, произнесла:

— Они нелюди… Они нелюди, Дар. Их нельзя щадить! Ты слышишь? Нельзя!

— Успокойся…

Я привлёк её к себе. Девушку била дрожь. Ната, широко и испуганно раскрыв глаза, смотрела мне в лицо, ища ответ…

— Успокойся… Всё нормально. Ты… Ты просто… Короче, всё правильно. И ни о чём не волнуйся. Я не стану любить тебя меньше. Понимаешь? Я люблю тебя!

Послышался тихий стон — ещё раз, дёрнувшись всем телом, затих последний, из оставшихся в живых. Я внутренне обрадовался этому… Ната была права, стократно права, и, чтобы доказать ей, что её поступок в моих глазах не отдалил её от меня, мне ничего бы не оставалось, как добить его самому. Но мне уже не хотелось убивать… Мне вообще не хотелось убивать, и то, что случилось за эти несколько секунд, воспринималось как-то отстранено, словно это было не с нами. В той, прошлой жизни, такого просто не могло быть…

Ната склонилась над Угаром. Тот, очнувшись, повизгивал от боли — ему крепко досталось дубиной главаря! Он положил свою голову ей на колени и только морщился, пока они бережно и осторожно ощупывала его кости.

— Всё цело. Может, ушиблено несколько рёбер, но наружных ран нет.

— Он снова меня спас. И ты тоже!

Ната несколько секунд молчала, потом сказала:

— Я так растерялась… Я думала, что люди, особенно сейчас, уже никогда не будут убивать, мучить других людей. А тут…

— Это не самые лучшие люди, которые нам попались. А может, они и не люди уже… Ты же сама знаешь, происходит много неясного.

— Люди. Они говорили, я всё слышала. Только они нелюди…

Я умолк. Первая встреча с человеком была потрясением для меня и для Наты.

Но она не была кошмаром. Мы нашли друг в друге то, чего не хватало нам обоим — надежду! Вторая подружила нас с Совой. А эта — едва не погубила…

Угар приподнял голову и устремил взгляд в кусты, где валялся первый, приконченный им, подонок. Кто-то пытался встать, цепляясь руками за голые ветви. Ната потянулась к ножу, а я с усилием выпрямился, приподняв палку.

Из кустов, пошатываясь, в кровоподтёках, к нам вышла та пленница, которая оставалась на попечении охранника. Не обращая на нас внимания, она бросилась к неподвижно распростёртой на земле, женщине, и, закричав, упала перед ней на колени. Мы с Натой нахмурились. В пылу схватки мы позабыли про жертв бандитов. Женщина склонилась над лежащей и опять закричала, на этот раз с ужасом и отчаянием в голосе:

— Мама! Мама! Мамочка!

Ната мягко положила ей на плечо руку. Та дёрнулась. Тогда Ната решительно повернула её лицом к себе и с размаху отвесила ей пощечину. Та захлебнулась в рыданиях, а Ната жестко произнесла:

— Подожди! Слышишь меня? Подожди! Замолчи!

— Мамочка!

Поступок Наты вновь заставил меня удивиться — я не ожидал такого от своей, всегда такой доброй девушки… Но, может быть, в ее прошлом было принято именно так приводить в чувство? Я доковылял до них обеих и, отстранив их от неподвижного тела, привстал на колени. Женщина была мертва. Видимо, пока шла схватка, тот, кто насиловал её, не стал принимать в ней участия и, чтобы женщина не выдала его стонами, задушил ее, а потом незаметно скрылся. Ната поняла меня без слов. Она опять изготовила свой лук к стрельбе и, мягко ступая, начала внимательно обходить ложбину по периметру…