Затмъ подпоручикъ Теппльтонъ (докторскій секундантъ) и джентльменъ съ походнымъ стуломъ поперемнно подошли къ нашему герою съ изъявленіемъ глубочайшаго почтенія и удостоились отъ него самыхъ дружескихъ привтствій. М-ръ Снодграсъ безмолвно любовался этою поэтическою сценою, и душа его проникнута была благоговніемъ къ высокому подвигу неустрашимаго друга.

— Теперь, я думаю, мы можемъ раскланяться, — сказалъ подпоручикъ Теппльтонъ.

— Разумется, — прибавилъ докторъ.

— Но, быть можетъ, м-ръ Винкель чувствуетъ себя обиженнымъ, возразилъ съ нкоторой запальчивостью джентльменъ съ походнымъ стуломъ, — по моему, онъ иметъ полное право требовать удовлетворенія.

М-ръ Винкель, съ великимъ самоотверженіемъ, объявилъ, что онъ не иметъ никакихъ претензій.

— Но, быть можетъ, секундантъ вашъ обидлся нкоторыми изъ моихъ замчаній при первой нашей встрч,- продолжалъ неугомонный джентльменъ съ походнымъ стуломъ, — въ такомъ случа мн будетъ пріятно дать ему немедленное удовлетвореніе.

М-ръ Снодграсъ поспшилъ принести искреннюю благодарность за прекрасное предложеніе, которое, по его мннію, длало великую честь неустрашимости и благородству джентльмена съ походнымъ стуломъ. Затмъ оба секунданта уложили свои ящики, и компанія двинулась съ мста въ самомъ пріятномъ и веселомъ расположеніи духа.

— Вы здсь надолго остановились? — спросилъ докторъ Слеммеръ м-ра Винкеля, когда они перебрались за ограду.

— Послзавтра мы разсчитываемъ оставить вашъ городъ, — былъ отвтъ.

— Мн было бы очень пріятно видть васъ и вашего друга въ своей квартир,- продолжалъ миньятюрный докторъ. — Вы не заняты сегодня вечеромъ?

— У насъ тутъ друзья, — отвчалъ м-ръ Винкель, — и мн бы не хотлось разставаться съ ними ныншнюю ночь. Не угодно ли вамъ самимъ навстить насъ въ гостиниц "Золотого Быка"?

— Съ большймъ удовольствіемъ. Въ такомъ случа не будетъ поздно, если мы на полчаса завернемъ къ вамъ въ половин десятаго?

— О, нтъ, это совсмъ не поздно, — сказалъ м-ръ Винкель. — Я буду имть честь представить васъ почтеннымъ членамъ нашего клуба, м-ру Пикквику и м-ру Топману.

— Это, безъ сомннія, доставитъ мн большое наслажденіе, — отвчалъ докторъ Слеммеръ, нисколько не подозрвая, кто таковъ былъ м-ръ Топманъ.

— Такъ вы придете? — спросилъ м-ръ Снодграсъ.

— Непремнно.

Этимъ временемъ они вышли на большую дорогу и посл дружескихъ пожатій разошлись въ разныя стороны. Докторъ Слеммеръ и пріятели его отправились въ Четемскія казармы; м-ръ Винкель и неразлучный его другъ воротились въ свою гостиницу.

М-ръ Пикквикъ уже начиналъ серьезно безпокоиться насчетъ необыкновеннаго отсутствія двухъ своихъ пріятелей и припоминалъ теперь съ замираніемъ сердца, что они все утро вели себя чрезвычайно страннымъ и нсколько загадочнымъ манеромъ. Тмъ сильне была его радость, когда онъ увидлъ ихъ опять, невредимыхъ, здоровыхъ и даже способныхъ къ поэтическому изліянію своихъ чувствъ. Очень естественно, что онъ позаботился разспросить прежде всего, гд они пропадали цлый вечеръ. Обнаруживая полную готовность отвчать на эти вопросы, м-ръ Снодграсъ собирался представить подробный историческій отчетъ обо всемъ, что происходило за крпостью Питта на закат солнца, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено неожиданнымъ замчаніемъ, что въ комнат присутствовали не только м-ръ Топманъ и дорожный ихъ товарищъ вчерашняго дня но еще какой-то другой незнакомецъ замчательной наружности. То былъ джентльменъ, очевидно знакомый съ горькимъ опытомъ жизни. Его померанцевое лицо и глубоко впалые глаза казались чрезвычайно выразительными отъ рзкаго контраста съ черными густыми волосами, падавшими въ поэтическомъ безпорядк на его лобъ и щеки. Взоръ его искрился почти неестественно пронзительнымъ и яркимъ блескомъ; высокія его скулы страшно выдались впередъ по обимъ сторонамъ лица, и челюсти его были до того длинны и отвислы, что съ перваго раза можно было подумать, что вся кожа сползла съ его лица вслдствіе какихъ-нибудь конвульсій, еслибъ въ то же время полуоткрытый ротъ и неподвижная физіономія не доказывали убдительнымъ образомъ, что такова была его обычная наружность. На ше красовалась y него зеленая шаль съ огромными концами, подвернутыми подъ грудь, и выставлявшимися наружу изъ подъ изорванныхъ петель его стараго жилета. Верхнимъ его одяніемъ былъ длинный черный сюртукъ, нижнимъ — широкіе штаны изъ толстаго сраго сукна и огромные сапоги съ заостренными носками.

На этой-то особ сосредоточился взглядъ м-ра Винкеля при вход въ комнату президента. М-ръ Пикквикъ спшилъ рекомендовать:

— Почтенный другъ нашего друга. Сегодня мы узнали, что общій другъ нашъ состоитъ на служб въ здшнемъ театр, хотя онъ собственно не желаетъ приводить это въ извстность. Почтенный джентльменъ принадлежитъ тоже къ обществу актеровъ. Онъ собирался разсказать намъ маленькій анекдотъ изъ жизни людей этой профессіи.

— Кучу анекдотовъ! — подхватилъ зеленофрачный незнакомецъ вчерашняго дня. Онъ подошелъ къ м-ру Винкелю и продолжалъ вполголоса дружескимъ тономъ. — Славный малый… тяжкая профессія… не то, чтобъ актеръ… вс роды бдствій… горемычный Яша… такъ мы его прозвали.

М-ръ Винкель и м-ръ Снодграсъ учтиво раскланялись съ "Горемычнымъ Яшей" и, потребовавъ себ пунша, въ подражаніе членамъ остальной компаніи, услись за общій столъ

— Теперь, стало быть, вы можете разсказать намъ свою повсть, — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы съ удовольствіемъ готовы слушать.

"Горемычный Яша" вынулъ изъ кармана грязный свертокъ бумаги и, обращаясь къ м-ру Снодграсу, поспшившему вооружиться записной книгой, — спросилъ охриплымъ и басистымъ голосомъ:

— Вы поэтъ?

— Я… Я… немножко: поэзія — мой любимый предметъ, — отвчалъ м-ръ Снодграсъ, нсколько озадаченный неожиданнымъ вопросомъ.

— О! поэзія — то же для жизни, что музыка и свчи для театра: она животворитъ и просвщаетъ всякаго человка, выступающаго на сцену жизни. Отнимите y театра его искусственныя украшенія, и лишите жизнь ея фантастическихъ мечтаній: что тогда? Лучше смерть и безмолвная могила.

— Совершенная правда, сэръ! — отвчалъ м-ръ Снодграсъ.

— Сидть передъ сценой, за оркестромъ, — продолжалъ горемычный джентльменъ, — значитъ то же, что присутствовать на какомъ-нибудь блестящемъ парад и наивно удивляться шелковымъ тканямъ мишурной толпы: быть на самой сцен, значитъ принадлежать къ дйствующимъ лицамъ, посвятившимъ свои способности и силы на забаву этой пестрой толпы. Неизвстность, голодная смерть, совершенное забвеніе — все можетъ случиться съ человкомъ. Такова судьба!