— Да онъ ихъ просто грабитъ, этотъ мошенникъ! — замтилъ Самуэль.

— Конечно, грабитъ, — отвчалъ старикъ. — Всего досадне то, что ему удалось вскружить головы многимъ мололымъ двчонкамъ, которыя просто безъ ума отъ него. Толкуетъ онъ имъ всякій вздоръ, гд самъ дьяволъ ничего не пойметъ, a он сидятъ, развсивъ уши, какъ будто бы онъ первый мудрецъ въ свт.

— Какъ это жаль! — воскликнулъ Самуэль.

— Еще бы! Онъ ихъ обманываетъ кругомъ, и он этого совсмъ не замчаютъ. Почти каждый день онъ пускается на новыя продлки, за которыя бы просто стоило его повсить за ноги на первой вислиц.

Кончивъ эту сентенцію, старикъ Уэллеръ допилъ свой стаканъ и поспшилъ налить другой. Въ эту минуту раздался по корридору пронзительный женскій голосъ.

— Слышишь, какъ рычитъ твоя мачеха, Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ.

И вслдъ за этими словами, м-съ Уэллеръ вошла въ комнату.

— Ты ужъ воротился? — сказала м-съ Уэллеръ.

— Воротился, моя милая, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ.

— Что? Еще не приходилъ м-ръ Стиджинсъ? A ужъ пора бы и ужинать.

— Нтъ еще, моя милая, и сказать теб всю правду, я бы не умеръ отъ тоски, если бы онъ вовсе позабылъ дорогу къ нашимъ воротамъ.

— Уродъ! — воскликнула мсь Уэллеръ.

— Спасибо на добромъ слов, душечка, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ.

— Полно, старикъ, — сказалъ Самуэль. — Вотъ опять идетъ преподобный джентльменъ.

При этомъ доклад м-съ Уэллеръ поспшила отереть слезы, навернувшіяся на ея глазахъ. Старикъ угрюмо насупилъ брови и закурилъ трубку. Дорогой гость вошелъ, поклонился и съ большимъ комфортомъ занялъ свое мсто.

Покорный убжденіямъ хозяйки, м-ръ Стиджинсъ выпилъ съ дороги стаканчикъ ананасоваго пунша, потомъ другой и потомъ третій, который долженъ былъ предшествовать легкому ужину, приготовленному для него.

За ужиномъ по большей части поддерживали бесду м-съ Уэллеръ и достопочтеннйшій м-ръ Стиджинсъ. Они разсуждали преимущественно о добродтельныхъ овечкахъ, принадлежавшихъ къ ихъ стаду, и при всякомъ удобномъ случа подвергали грозной анафем нечестивыхъ козлищъ, совратившихся съ истиннаго пути. По многимъ несомнннымъ признакамъ оказывалось, что самымъ гадкимъ козломъ былъ не кто другой, какъ неисправимый супругъ м-съ Уэллеръ.

Наконецъ, м-ръ Стиджинсъ, упитанный и упоенный, взялъ свою шляпу, и, пожелавъ своей овечк спокойной ночи, вышелъ изъ дверей. Вслдъ затмъ, заботливый родитель отвелъ въ спальню своего возлюбленнаго сына и оставилъ его одного.

Довольный событіями этого вечера, Самуэль скоро погрузился въ сладкій сонъ; но это не помшало ему встать на другой день съ первыми лучами восходящаго солнца. Закусивъ на скорую руку, онъ немедленно собрался въ обратный путь и уже переступилъ за порогъ гостепріимнаго дома, какъ вдругъ отецъ остановилъ его.

– дешь, Самми? — сказалъ онъ.

– ду. A что?

— Если бы ты угораздился завернуть какъ-нибудь и взять съ собой этого урода…

— Какого?

— Стиджинса.

— Зачмъ ты позволяешь ему показывать свой красный носъ подъ кровлей "Маркиза Гренби"?

— Да разв я могу не позволить?

— Разумется, можешь.

— Нтъ, Самми, не могу, — отвчалъ старикъ, покачивая головой.

— Почему же?

М-ръ Уэллеръ старшій устремилъ на своего сына глубокомысленный взоръ и проговорилъ тономъ отчаянно-грустнымъ:

— Ты еще глупъ, другъ мой, Самми. Женись, тогда и узнаешь всю мудрость; но Боже тебя сохрани жениться.

— Ну, такъ прощай, — отвтилъ Самуэль.

— Погоди еще немножко.

— Если бы я быль владльцемъ "Маркиза Гренби", и если бы этотъ негодяй повадился сть пироги за моимъ буфетомъ, я…

— Что бы ты сдлалъ?

— Отправилъ бы его къ чорту на кулички.

М-ръ Уэллеръ старшій покачалъ головой и бросилъ невыразимо грустный взглядъ на своего сына. Затмъ, пожавъ ему руку, онъ медленно отошелъ отъ воротъ и предался размышленіямъ, обсуждая совтъ, данный ему любезнымъ сыномъ.

Самуэль спокойно дошелъ до большой дороги и еще спокойне слъ въ дилижансъ, отправлявшійся въ Лондонъ. Онъ думалъ о своей мачех, о своемъ отц и о вроятныхъ послдствіяхъ своего совта, если только старикъ послушается его на этотъ разъ. Мало-по-малу, однакожъ, онъ выбросилъ вс эти мысли изъ своей головы, и, махнувъ рукой, сказалъ самому себ:

— Пусть будетъ, что будетъ.

A будетъ именно то, о чемъ въ свое время и въ приличномъ мст мы намрены извстить нашихъ читателей въ слдующихъ главахъ этихъ достоврныхъ записокъ.

Рано по утру, двадцать второго декабря, въ тотъ самый годъ, когда совершались описанныя нами событія, пикквикисты, проворные, какъ пчелы, поднялись съ своихъ постелей и поспшили привтствовать другъ друга въ общей зал. Приближались святки во всемъ своемъ грозномъ величіи и со всми счастливыми обтованіями для честныхъ людей, способныхъ ознаменовать это время беззаботною веселостью, гостепріимствомъ и простодушною любовью къ ближнимъ. Старый годъ, подобно древнему философу, готовился собрать вокругъ себя искреннихъ друзей и распроститься съ ними разъ навсегда за веселой пирушкой, при звукахъ трубъ и литавръ. Веселое время! Счастливое время! Такимъ по крайней мр было и казалось оно для четырехъ пикквикистовъ, утопавшихъ въ океан блаженства при одной мысли о предстоящихъ святкахъ.