Но не одни пикквикисты въ этомъ мір встрчаютъ съ наслажденіемъ святки — время взаимной любви, упованій и надеждъ. Сколько семействъ, разъединенныхъ между собой огромными пространствами и разсянныхъ по распутіямъ тревожной жизни, соединяются теперь опять y домашняго очага союзомъ дружбы и любви, въ которомъ заключается источникъ чистйшихъ наслажденій, несовмстныхъ съ заботами и печалями кратковременной жизни! Не напрасно повсюду, на самыхъ крайнихъ точкахъ земного шара, между племенами американскихъ дикарей, такъ же какъ между образованнйшими націями Европы, существуетъ врованіе, что въ эту пору честный человкъ предвкушаетъ первыя радости будущаго бытія, уготованнаго для него за предлами могилы. О, сколько полузабытыхъ воспоминаній и отжившихъ симпатій пробуждаютъ въ душ веселыя святки!

Теперь мы пишемъ эти строки за нсколько сотъ миль отъ того мста, гд встарину мы, изъ года въ годъ, встрчали этотъ день въ веселомъ родственномъ кругу, вполн счастливые и довольные своей судьбой. Многія сердца, трепетавшія тогда отъ полноты душевнаго восторга, теперь совсмъ перестали биться; многіе взоры, блиставшіе въ ту пору яркимъ свтомъ, угасли навсегда; дружескія руки охладли; глаза, которыхъ мы искали съ нетерпніемъ родственной любви, уже давно сокрыли блескъ свой въ душной могил, и, однакожъ, этотъ старый домъ, эта самая комната, эти веселые голоса и улыбающіяся лица, ихъ шутки, игры, смхъ, все безъ исключенія, и даже самыя мелочныя обстоятельства, соединенныя съ этими счастливыми встрчами, живо обновляются въ душ съ исходомъ каждаго года, какъ будто послднее собраніе происходило только вчера. Какъ же не назвать счастливымъ это время святокъ, если оно съ такою отчетливостью воспроизводитъ въ нашемъ воображеніи беззаботные дни дтскихъ радостей, если старикъ, убленный сдинами, съ восторгомъ припоминаетъ удовольствія своей цвтущей юности, и если путешественники и матросы мысленно переносятся за тысячи миль, возвращаются къ домашнему очагу и тихимъ радостямъ семейной жизни.

Но мы совсмъ заговорились и, увлеченные превосходнйшими свойствами святочныхъ вечеровъ, представляющихся намъ въ вид добродушнаго провинціальнаго джентльмена старой школы, оставили безъ вниманія м-ра Пикквика и его друзей, которые между тмъ сидятъ въ безпокойномъ ожиданіи, подъ открытымъ небомъ, на имперіал моггльтонскаго дилижанса, куда, посл многихъ хлопотъ, забрались они, окутанные съ ногъ до головы шинелями и конфортерами массивнаго свойства. Въ дилижансъ укладывались вещи пассажировъ. Кондукторъ и м-ръ Уэллеръ истощали вс силы своего генія, чтобъ пропихнуть въ передній ящикъ огромную треску, забитую въ длинную срую корзинку, обложенную соломой по бокамъ, снизу и сверху. Въ ящикахъ уже покоились боченки съ устрицами, составлявшими неотъемлемую собственность ученаго мужа, и теперь задача состояла въ томъ, чтобы на поверхности устрицъ утвердить треску. М-ръ Пикквикъ слдитъ съ живйшимъ участіемъ и любопытствомъ за всми эволюціями своего врнаго слуги и кондуктора: они сжимаютъ и комкаютъ несчастную треску на всевозможные лады, поднимаютъ ее вверхъ головой и потомъ вверхъ хвостомъ, сдавливаютъ съ боковъ, тискаютъ съ угловъ, но неумолимая рыба мужественно противостояла всмъ этимъ продлкамъ до тхъ поръ, пока кондукторъ не ударилъ кулакомъ, невзначай, по самой средин корзинки, отчего она вдругъ прошмыгнула въ ящикъ, a съ нею голова и плечи самого кондуктора, который вовсе не ожидая такой непредвиднной уступчивости, переносилъ теперь жестокіе удары, къ неизреченному удовольствію и потх всхъ находящихся въ дилижанс джентльменовъ. М-ръ Пикквикъ улыбается наилюбезнйшимъ образомъ и, вынимая шиллингъ изъ кармана, снисходительно проситъ кондуктора выпить за здоровье своихъ костей стаканъ горячаго пунша: кондукторъ улыбается и снимаетъ шляпу, и на лицахъ Снодграса, Винкеля и Топмана тоже появляется лучезарная улыбка. Чемоданы уложены, сумки упакованы, провизія взята; вс счастливы и довольны. Кондукторъ и м-ръ Уэллеръ исчезаютъ минутъ на пять, вроятно для того, чтобы выпить на дорогу заздравный тостъ въ честь пикквикистовъ, и страшно несетъ водкой изъ ихъ устъ, когда они вновь взгромождаются на верхъ дилижанса. Кучеръ взбирается на козлы, пикквикисты закрываютъ шалями свои носы, м-ръ Уэллеръ даетъ условный знакъ: возжи тронулись, бичъ взвился, и свжіе кони быстро помчались изъ воротъ конторы дилижансовъ.

Съ громомъ несется громоздкій экипажъ по улицамъ обширной столицы, и вотъ онъ, наконецъ, на открытомъ и обширномъ пол. Колеса перекатываются по замерзшей почв, твердой какъ кремень, и кони, послушные взмахамъ бича, бгутъ дружной рысью по гладкой дорог, какъ будто вс вещи позади нихъ — дилижансъ, пассажиры, треска, чемоданы и боченки съ устрицами ученаго мужа — были не боле, какъ легкими перьями на ихъ копытахъ. Вотъ они спустились по косогору и вступили на равнину, на разстояніи двухъ миль гладкую и твердую, какъ мраморъ. Еще энергическій взмахъ бичомъ — и гордые кони мчатся галопомъ, забрасывая свои головы назадъ и побрякивая блестящей сбруей, какъ будто имъ пріятно выражать свое удовольствіе по поводу быстроты своихъ движеній. Кучеръ между тмъ, съ возжами и бичомъ въ одной рук, снимаетъ другою свою шляпу и, укладывая ее на колни, вынимаетъ изъ тульи носовой платокъ и отираетъ потъ съ своего чела, показывая такимъ образомъ проходящимъ пшеходамъ, что искусному и ловкому возниц ничего не стоитъ управлять четверкой рысаковъ. Затмъ, окинувъ окрестность торжествующимъ взглядомъ, онъ укладываетъ платокъ въ тулью, надваетъ шляпу, напяливаетъ на руки шерстяныя перчатки, засучиваетъ рукава, взмахиваетъ еще разъ длиннымъ бичомъ, и борзые кони несутся стрлой, впередъ и впередъ по необъятному пространству.

Лачужки, домишки и сараи, разбросанные тамъ и сямъ по сторонамъ большой дороги, возвщаютъ нагляднымъ образомъ о приближеніи къ какому-то городку или деревн. Весело трубитъ кондукторъ на открытомъ холодномъ воздух въ свой мдный рожокъ и пробуждаетъ стариковъ, мальчишекъ и старухъ, которые, отрываясь отъ огня, только что разведеннаго въ камин, дружной группой подбгаютъ къ окнамъ своей хижины и долго любуются на огромный экипажъ, на кучера и взмыленныхъ коней. Опять и опять раздаются звуки веселаго рожка, и вотъ съ беззаботнымъ крикомъ повысыпали на самую дорогу веселые мальчики, дти фермера, между тмъ, какъ отецъ ихъ, чуть не за милю отъ этого мста, только что размнялся съ кучеромъ дружескимъ поклономъ.

Быстро мчится дилижансъ по улицамъ провинціальнаго города, припрыгивая и приплясывая по веселой мостовой. Кучеръ натягиваетъ возжи и готовится остановить измученныхъ кокей. М-ръ Пикквикъ высвобождаетъ свой носъ изъ-подъ теплой шали, и озирается кругомъ съ величайшимъ любопытствомъ. Замтивъ это, кучеръ извщаетъ ученаго мужа, что это такой-то городъ, и что здсь, на этой самой площади, былъ вчера знаменитый базаръ, предшествующій святкамъ. М-ръ Пикквикъ качаетъ головой, и потомъ, съ прибавленіемъ различныхъ замчаній политико-экономическаго свойства, сообщаетъ вс эти подробности своимъ ученикамъ, которые спшатъ подобострастно высвободить свои уши и глаза изъ-подъ воротниковъ своихъ шинелей. И долго слушаютъ они, и мигаютъ, и вздыхаютъ, и молчатъ. М-ръ Винкель сидитъ на самомъ краю имперіала и, болтаясь одной ногою въ воздух, изъявляетъ готовность низвергнуться на середину улицы, между тмъ, какъ экипажъ, обогнувъ острый уголъ подл сырной лавки, летитъ на край площади, назначенной для рынка. М-ръ Снодграсъ млетъ и дрожитъ, выражая энергическими знаками свое внутреннее безпокойство.

Но вотъ, наконецъ, възжаютъ они на обширный дворъ гостинницы дилижансовъ, гд стоятъ уже свжіе и бодрые кони, украшенные блестящей сбруей. Кучеръ бросаетъ возжи, спрыгиваетъ съ козелъ, и вслдъ за нимъ опускаются на землю верхніе пассажиры, за исключеніемъ джентльменовъ, не совсмъ увренныхъ въ своей способности съ приличною ловкостью взобраться опять на свои мста. Эти господа остаются па имперіал, хлопаютъ руками и бойко стучатъ нога объ ногу, между тмъ, какъ ихъ жадные глаза и красные носы устремляются на яркій огонь за буфетомъ трактира и на свжіе листья остролистника, украшающаго окна своими блестящими ягодами {Можетъ быть, не всмъ извстно, что остролистникъ, holly — вчно зеленое дерево съ красными и желтыми ягодами, изъ породы іlех — играетъ въ Англіи на святкахъ такую же роль, какъ въ Германіи и y насъ въ Петербург елка наканун Рождества. Прим. перев.}.

Кондукторъ между тмъ передалъ, кому слдуетъ, срый бумажный пакетъ, вынутый имъ изъ маленькаго мшечка, повшеннаго черезъ его плечо на кожаномъ ремн, тщательно осмотрлъ заложенныхъ лошадей, сбросилъ на мостовую сдло, привезенное имъ изъ Лондона на кровл дилижанса, и произнесъ нсколько замчаній по поводу бесды между кучеромъ и конюхомъ, разсуждавшими о гндомъ жеребчик, который имлъ несчастіе въ прошлую поздку испортить одну изъ своихъ переднихъ ногъ. Затмъ, кондукторъ и м-ръ Уэллеръ снова засдаютъ сзади на своихъ мстахъ, кучеръ красуется на козлахъ, старый джентльменъ, смотрвшій въ окно извнутри кареты, задергиваетъ стекло, и все обнаруживаетъ готовность пуститься снова въ дальнйшій путь, за исключеніемъ "двухъ толстенькихъ джентльменовъ", о которыхъ кучеръ уже минуты дв заботится и разспрашиваетъ съ видимымъ нетерпніемъ. Еще одна минута, и сильная тревога поднимается на широкомъ двор. Кучеръ, кондукторъ, Самуэль Уэллеръ, м-ръ Винкель, м-ръ Снодграсъ, вс конюхи и вс праздные зваки, имъ же нтъ числа, кричатъ во все горло, призывая къ своимъ постамъ отставшихъ джентльменовъ. Раздается отдаленный отвтъ съ противоположнаго конца: м-ръ Пикквикъ и м-ръ Топманъ бгутъ взапуски, едва переводя духъ: были они въ буфет, гд промачивали свои застывшія горла двумя стаканами горячаго пунша, и пальцы м-ра Пикквика окоченли до того, что онъ провозился пять минутъ, прежде чмъ усплъ вытащить изъ кошелька шесть пенсовъ, чтобъ вручить буфетчику за пуншъ.