Все маленькое общество высыпало въ кухню, куда воротились запоздалые гуляки. Одинъ взглядъ на нихъ объяснилъ весьма удовлетворительно настоящее положеніе вещей.

М-ръ Пикквикъ, засунувъ въ карманы об руки и нахлобучивъ шляпу на свой лвый глазъ, стоялъ облокотившись спиною о буфетъ, потряхивая головой на вс четыре стороны, и по лицу его быстро скользили одна за другою самыя благосклонныя улыбки, не направленныя ни на какой опредленный предметъ и не вызванныя никакимъ опредленнымъ обстоятельствомъ или причиной. Старикъ Уардль, красный какъ жареный гусь, неистово пожималъ руку незнакомаго джентльмена и еще неистове клялся ему въ вчной дружб. М-ръ Винкель, прислонившись спиною къ стн, произносилъ весьма слабыя заклинанія на голову того, кто бы осмлился напомнить ему о позднемъ час ночи. М-ръ Снодграсъ погрузился въ кресла, и физіономія его, въ каждой черт, выражала самыя отчаянныя бдствія, какія только можетъ придумать пылкая фантазія несчастнаго поэта.

— Что съ вами, господа? — спросили въ одинъ голосъ изумленныя леди.

— Ни-чег-гго, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы вс… благо… получны. Я говорю, Уардль, мы вс благополучны: такъ, что ли?

— Разумется, — отвчалъ веселый хозяинъ. — Милыя мои, вотъ вамъ другъ мой, м-ръ Джингль, другъ м-ра Пикквика. Прошу его любить и жаловать: онъ будетъ y насъ гостить.

— Не случилось ли чего съ м-ромъ Снодграсомъ? — спросила Эмилія безпокойнымъ тономъ.

— Ничего, сударыня, ничего, — отвчалъ незнакомый джентльменъ. — Обдъ и вечеръ посл криккета… веселая молодежь… превосходныя псни… старый портеръ… кларетъ… чудесное вино, сударыня… вино.

— Врешь ты, шарамыжникъ, — возразилъ прерывающимся голосомъ м-ръ Снодграсъ. — Какое тамъ вино? Никакого, чортъ васъ побери. Селедка — вотъ въ чемъ штука!

— Не пора ли имъ спать, тетушка? — спросила Эмилія. — Люди могутъ отнести ихъ въ спальню: по два человка на каждаго джентльмена.

— Я не хочу спать, — проговорилъ м-ръ Винкель довольно ршительнымъ тономъ.

— Ни одной живой души не припущу къ себ,- возгласилъ м-ръ Пикквикъ, и при этомъ лучезарная улыбка снова озарила его красное лицо.

— Ура! — воскликнулъ м-ръ Винкель.

— Ур-р-ра! — подхватилъ м-ръ Пикквикъ, снимая свою шляпу и бросая на полъ, при чемъ его очки также упали на середину кухни.

При этомъ подвиг онъ окинулъ собраніе торжествующимъ взоромъ и захохоталъ отъ чистйшаго сердца.

— Давайте еще бутылку вина! — вскричалъ м-ръ Винкель, постепенно понижая свой голосъ отъ самой верхней до самой низшей ноты.

Его голова опрокинулась на грудь, и онъ продолжалъ бормотать безсвязные звуки, обнаруживая между прочимъ зврское раскаяніе, что поутру не удалось ему отправить на тотъ свтъ старикашку Топмана. Наконецъ онъ заснулъ, и въ этомъ положеніи два дюжихъ парня, подъ личнымъ надзоромъ жирнаго дтины, отнесли его наверхъ. Черезъ нсколько минутъ м-ръ Снодграсъ вврилъ также свою собственную особу покровительству Джоя. М-ръ Пикквикъ благоволилъ принять протянутую руку м-ра Топмана и спокойно выплылъ изъ. кухни, улыбаясь подъ конецъ самымъ любезнымъ и обязательнымъ образомъ. Наконецъ и самъ хозяинъ, посл нмого и трогательнаго прощанія со своими дочерьми, возложилъ на м-ра Трунделя высокую честь проводить себя наверхъ: онъ отправился изъ кухни, заливаясь горючими слезами, какъ будто спальня была для него мстомъ заточенія и ссылки.

— Какая поразительная сцена! — воскликнула двственная тетка.

— Ужасно, ужасно! — подтвердили молодыя двицы.

— Ничего ужасне не видывалъ, — сказалъ м-ръ Джингль серьезнымъ тономъ. — На его долю пришлось двумя бутылками больше противъ каждаго изъ его товарищей. — Зрлище страшное, сударыня, да!

— Какой любезный молодой человкъ! — шепнула двственная тетка на ухо Топману.

— И очень недуренъ собой! — замтила втихомолку Эмилія Уардль.

— О, да, очень недуренъ, — подтвердила двственная тетка.

М-ръ Топманъ думалъ въ эту минуту о рочестерской вдов, и сердце его переполнилось мрачною тоской. Разговоръ, продолжавшійся еще минутъ двадцать, не могъ успокоить его взволнованныхъ чувствъ. Новый гость былъ учтивъ, любезенъ, разговорчивъ, и занимательные анекдоты, одинъ за другимъ, быстро струились изъ его краснорчивыхъ устъ. М-ръ Топманъ сидлъ какъ на иголкахъ и чувствовалъ, съ замираніемъ сердца, что звзда его славы постепенно меркнетъ и готова совсмъ закатиться подъ вліяніемъ палящихъ лучей новаго свтила. Мало-помалу веселость его исчезла, и его смхъ казался принужденнымъ. Успокоивъ, наконецъ, свою больную голову подъ теплымъ одяломъ, м-ръ Топмалъ воображалъ, съ нкоторымъ утшеніемъ и отрадой, какъ бы ему пріятно было притиснуть своей спиной этого проклятаго Джингля между матрацомъ и периной.

Поутру на другой день хозяинъ и его гости, утомленные похожденіями предшествовавшей ночи, долго оставались въ своихъ спальняхъ; но рано всталъ неутомимый незнакомецъ и употребилъ весьма счастливыя усилія возбудить веселость дамъ, пригласившихъ его принять участіе въ ихъ утреннемъ кофе. Двствующая тетка и молодыя двицы хохотали до упаду, и даже старая леди пожелала однажды выслушать черезъ слуховой рожокъ одинъ изъ его забавныхъ анекдотовъ. Ея удовольствіе выразилось одобрительной улыбкой, и она благоволила даже назвать м-ра Джингля "безстыднымъ повсой", — мысль, съ которою мгновенно согласились вс прекрасныя родственницы, присутствовавшія за столомъ.

Уже издавна старая леди имла въ лтнее время похвальную привычку выходить въ ту самую бесдку, въ которой м-ръ Топманъ наканун ознаменовалъ себя страстнымъ объясненіемъ своихъ чувствъ. Путешествіе старой леди неизмнно совершалось слдующимъ порядкомъ: во-первыхъ, жирный дтина отправлялся въ ея спальню, снималъ съ вшалки ея черную атласную шляпу, теплую шаль, подбитую ватой, и бралъ толстый сучковатый посохъ съ длинной рукояткой. Старая леди, надвая шляпу, закутывалась шалью и потомъ, опираясь одною рукою на свой посохъ, a другою на плечо жирнаго дтины, шла медленнымъ и ровнымъ шагомъ въ садовую бесдку, гд, оставаясь одна, наслаждалась около четверти часа благораствореннымъ воздухомъ лтняго утра. Наконецъ, точно такимъ же порядкомъ, она опиралась вновь на посохъ и плечо и шла обратно въ домъ свой.