Глупый человкъ вытаращилъ глаза, взялъ деньги и отвсилъ низкій поклонъ щедрому джентльмену, не думая и не гадая, какую драгоцнность уступалъ онъ за ничтожную сумму ученому свту. М-ръ Пикквикъ собственными руками поднялъ отрытый камень, очистилъ съ него мохъ и, воротясь въ трактиръ, положилъ его на столъ.

Въ нсколько минутъ драгоцнный камень былъ вымытъ, вычищенъ, выхоленъ, и восторгъ пикквикистовъ выразился самыми энергическими знаками, когда общія ихъ усилія увнчались вождленнымъ успхомъ. Камень былъ неровенъ, растреснулся, и неправильныя буквы таращились вкривь и вкось; при всемъ томъ, ученые мужи могли ясно разобрать остатокъ слдующей надписи:

+

Б И Л С Т У

M С П Р

И Л Ж

И Л

З Д Е С В О Т А

В Р О.

М-ръ Пикквикъ сидлъ, потирая руки, и съ невыразимымъ наслажденіемъ смотрлъ на сокровище, отысканное имъ. Честолюбіе его было теперь удовлетворено въ одномъ изъ самыхъ главныхъ пунктовъ. Въ стран, изобилующей многочисленными остатками среднихъ вковъ, въ бдной деревушк, поселившейся на классической почв старины — онъ… онъ… президентъ Пикквикскаго клуба, открылъ весьма загадочную и во всхъ возможныхъ отношеніяхъ любопытную надпись, ускользавшую до сихъ поръ отъ наблюденія столькихъ ученыхъ мужей, предшествовавшихъ ему на поприщ археологическихъ разысканій. Драгоцнный камень долженъ будетъ объяснить какой-нибудь запутанный фактъ въ европейской исторіи среднихъ вковъ, и — почему знать? быть можетъ, суждено ему измнить самый взглядъ на критическую разработку историческихъ матеріаловъ. М-ръ Пикквикъ смотрлъ во вс глаза и едва врилъ своимъ чувствамъ.

— Ну, господа, — сказалъ онъ наконецъ, — это даетъ ршительное направленіе моимъ мыслямъ: завтра мы должны возвратиться въ Лондонъ.

— Завтра! — воскликнули въ одинъ голосъ изумленные ученики.

— Завтра, — повторилъ м-ръ Пикквикъ. — Ученый свтъ долженъ немедленно воспользоваться отысканнымъ сокровищемъ и употребить вс свои усилія для опредленія настоящаго смысла древнихъ письменъ. Притомъ есть y меня въ виду другая довольно важная цль. Черезъ нсколько дней, городъ Итансвилль будетъ выбирать изъ своей среды представителей въ парламентъ, и знакомый мн джентльменъ, м-ръ Перкеръ, приглашенъ туда, какъ агентъ одного изъ кандидатовъ. Наша обязанность, господа, явиться на мсто дйствія и вникать во вс подробности дла, столь дорогого для всякаго англичанина, уважающаго въ себ національное чувство.

— Отлично! — воскликнули съ энтузіазмомъ его друзья.

М-ръ Пикквикъ бросилъ вокругъ себя испытующій взглядъ. Пламенное усердіе молодыхъ людей, столь ревностныхъ къ общему благу, распалило его собственную грудь благороднйшимъ энтузіазмомъ. М-ръ Пикквикъ стоялъ во глав пылкаго юношества, онъ это чувствовалъ и зналъ.

— Господа, предлагаю вамъ окончить этотъ день пирушкой въ честь и славу науки! — воскликнулъ президентъ вдохновеннымъ тономъ.

И это предложеніе было принято съ единодушнымъ восторгомъ. М-ръ Пикквикъ уложилъ свое сокровище въ деревянный ящикъ, купленный нарочно для этой цли y содержательницы трактира, и поспшилъ занять за столомъ президентское мсто. Весь вечеръ посвященъ былъ заздравнымъ тостамъ и веселой дружеской бесд.

Было уже одиннадцать часовъ, — позднее время для маленькой деревушки, — когда м-ръ Пикквикъ отправился въ спальню, приготовленную для него заботливой прислугой. Онъ отворилъ окно, поставилъ на столъ зажженную свчу и погрузился въ глубокомысленныя размышленія о достопамятныхъ событіяхъ двухъ послднихъ дней.

Время и мсто были удивительнымъ образомъ приспособлены къ философическому созерцанію великаго человка. М-ръ Пикквикъ сидлъ, облокотившись на окно, сидлъ и думалъ. Бой часового колокола, прогудвшаго двнадцать, впервые возвратилъ его къ дйствительному міру. Первый ударъ отозвался торжественнымъ звукомъ въ барабанчик его ушей; но когда смолкло все и наступила тишина могилы, м-ръ Пикквикъ почувствовалъ себя совершенно одинокимъ. Взволнованный этой внезапной мыслью, онъ раздлся на скорую руку, задулъ свчу и легъ въ постель.

Всякій испыталъ на себ то непріятное состояніе духа, когда ощущеніе физической усталости напрасно вступаетъ въ безсильную борьбу съ неспособностью спать. Въ этомъ именно состояніи находился м-ръ Пикквикъ теперь, въ глухой полночный часъ. Онъ повертывался съ бока на бокъ, щурилъ и сжималъ глаза; пробовалъ лежать спиною внизъ и спиною вверхъ: все безполезно! Было ли то непривычное напряженіе, испытанное въ этотъ вечеръ: жаръ, духота, водка и коньякъ, странная постель, или другія какія-нибудь неразгаданныя обстоятельства, только мысли м-ра Пикквика съ неотразимой силой обращались на фантастическіе портреты въ трактирной комнат, и онъ невольно припоминалъ волшебныя сказки самаго фантастическаго свойства. Провертвшись такимъ образомъ около часа, онъ пришелъ къ печальному заключенію, что ему суждено совсмъ не спать въ эту тревожную ночь. Досадуя на себя и на судьбу, онъ всталъ, обулся и набросилъ халатъ на свои плечи. "Лучше какое-нибудь движеніе, думалъ онъ, чмъ безплодныя мечты, лишенныя всякой разумной мысли". Онъ взглянулъ въ окно — было очень темно; прошелся вокругъ спальни — было очень тсно.

Переходя тревожно отъ дверей къ окну и отъ окна къ дверямъ, онъ вдругъ припомнилъ въ первый разъ, что съ нимъ былъ манускриптъ пастора. Счастливая мысль! Одно изъ двухъ: или найдетъ онъ интересное чтеніе, или будетъ скучать, звать и, наконецъ, уснетъ. Онъ вынулъ тетрадь изъ кармана своей бекеши, придвинулъ къ постели круглый столикъ, зажегъ свчу, надлъ очки и приготовился читать. Почеркъ былъ очень странный, и бумага во многихъ мстахъ почти совершенно истерлась. Фантастическое заглавіе заставило м-ра Пикквика припрыгнуть на своей постели, и онъ бросилъ вокругъ себя безпокойный взглядъ. Скоро, однакожъ, ученый мужъ успокоился совершеннйшимъ образомъ, кашлянулъ два-три раза, снялъ со свчки, поправилъ очки и внимательно началъ читать: "Записки сумасшедшаго".

"Сумасшедшій — да! Какимъ неистово ужаснымъ звукомъ это слово раздалось въ моихъ ушахъ въ давно-бывалые годы! Помню смертельный страхъ, насильственно вторгшійся въ мою молодую грудь, помню бурливое клокотаніе горячей крови, готовой застыть и оледениться въ моихъ жилахъ при одномъ этомъ слов, и помню я, какъ замиралъ во мн духъ, и колна мои тряслись и подгибались при одной мысли о возможности сойти съ ума!

"Какъ часто въ глухой полночный часъ, проникнутый судорожнымъ трепетомъ, я вставалъ со своей постели, становился на колни и молился долго, пламенно молился, чтобъ всемогущая сила избавила меня отъ проклятія, тяготвшаго надъ родомъ моимъ! Какъ часто, отуманенный инстинктивною тоской среди веселыхъ игръ и забавъ, я вдругъ удалялся въ уединенныя мста и проводилъ самъ съ собою унылые часы, наблюдая за ходомъ горячки, начинавшей пожирать мой слабый, постепенно размягчавшійся мозгъ. Я зналъ, что зародышъ бшенства былъ въ моей крови, что оно глубоко таилось въ мозгу моихъ костей, что одно поколніе нашего рода окончило свой вкъ, не бывъ зараженнымъ этою фамильною чумой, и что я первый долженъ былъ начать свой особый, новый рядъ бшеныхъ людей. Такъ было прежде, и, слдовательно, — я зналъ, — такъ будетъ впереди. Забиваясь по временамъ въ уединенный уголъ шумной залы, я видлъ, какъ вдругъ умолкали веселыя толпы, перемигивались, перешептывались, и я зналъ, что рчь ихъ идетъ о несчастномъ человк, близкомъ къ потер умственныхъ силъ своей духовно-нравственной природы. Заране отчужденный отъ общества людей, я молчалъ, скучалъ и думалъ.