Дйствительно, м-ръ Каркеръ сыгралъ и въ пикетъ, и въ триктракъ съ такимъ совершенствомъ, что майоръ въ крайнемъ изумленіи вытаращилъ свои раковые глаза и объявилъ, что даже y нихъ въ полку немного такихъ игроковъ.

— Да ужъ не играете ли вы и въ шахматы, м-ръ Каркеръ? — спросилъ майоръ.

— Играю немножко, — отвчалъ Каркеръ. — Случалось даже и выигрывалъ, но это была шалость. Теперь, я думаю, совсмъ разучился.

— Чортъ побери! Да вы, какъ вижу, вовсе не подъ пару вашему командиру. Домби совсмъ не играетъ.

— О, м-ръ Домби совсмъ другая статья! — возразилъ главный приказчикъ. — Еще бы сталъ онъ терять драгоцвнное время на такіе пустяки! Такому человку, какъ я, играть еще можно, мн, пожалуй, и пригодится какая-нибудь игра. Но м-ру Домби…

Можетъ быть, это было просто слдствіемъ неправильнаго устройства широкаго рта, только въ эту минуту м-ръ Каркеръ чрезвычайно походилъ на огрызающуюся собаку, готовую вцпиться своими клыками въ руку, которая ее ласкала. Но майоръ не длалъ такихь соображеній, a м-ръ Домби съ полузакрытыми глазами лежалъ на соф во все время игры, продолжавшейся далеко за полночь.

Состязаніе между игроками окончилось совершенной побдой правой руки м-ра Домби. При всемъ томъ м-ръ Каркеръ и майоръ остались въ этотъ вечеръ наилучшими друзьями, и, когда главный приказчикъ отправился спать, майоръ, въ знакъ особеннаго вниманія, приказалъ туземцу свтить ему по коридору вплоть до самой спальни. Кончивъ экстраординарную обязанность, черный рабъ раздлъ своего господина и немедленно развалился самъ на полу y его ногъ на соломенномъ матрас, такъ какъ другой постели не смлъ имть человкъ, низведенный цивилизованнымъ европейцемъ на степень обезьяны…

Было, вроятно, какое-то пятно на зеркал въ комнат м-ра Каркера, но оно отражало въ эту ночь человка, которому мерещились въ его сонныхъ видніяхъ толпы людей, валявшихся y его ногъ, точь въ точь, какъ бдный туземецъ — y ногъ майора. И гордо шагалъ м-ръ Каркеръ черезъ головы этихъ людей, пробивая себ путь впередъ и впередъ!

Прекрасное лтнее утро. М-ръ Каркеръ поднялся съ постели вмст съ жаворонкомъ и отправился гулять. Онъ шагалъ медленно и осторожно, и мысль его, далекая отъ небесной лазури, устремлялась прямо и мтко къ земному гнзду, облпленному толстыми слоями грязи. Никакая птица не исчезала въ воздух съ такой быстротой отъ человческаго глаза, какъ мысли Каркера, невидимыя и непроницаемыя для смертнаго наблюдателя. Онъ въ совершенств управлялъ своимъ лицомъ по произволу, и наблюдатель съ нкоторою ясностью могъ только сказать, что м-ръ Каркеръ улыбается или размышляетъ. Теперь онъ размышлялъ. По мр того, какъ жаворонокъ уносился къ облакамъ, м-ръ Каркеръ глубоко ниспадалъ въ область мысли, и чмъ громче и ясне раздавалась утренняя трель пернатаго музыканта, тмъ важне и мрачне становилась дума нашего глубокаго мыслителя. Наконецъ, когда жаворонокъ, заливаясь потокомъ беззаботной псни, стремглавъ спустился на землю и впорхнулъ въ зеленые колосья волнистой пшеницы, м-ръ Каркеръ вдругъ пробудился отъ размышленія, и лицо его мгновенно озарилось яркой улыбкой, какъ будто передъ нимъ стояли многочисленные наблюдатели, которыхъ нужно было задобрить въ свою пользу. И уже улыбка не сходила боле съ этого лица.

Сознавая важность первыхъ впечатлній, м-ръ Каркеръ одлся въ это утро съ особенною тщательностью. Въ его костюм, правда, обнаруживалась и теперь нкоторая чопорность въ подражаніе особ великаго командира, однако-жъ онъ, быть можетъ, первый разъ значительно отступилъ отъ манеры м-ра Домби насчетъ высочайшаго, туго накрахмаленнаго галстука, потому что онъ зналъ, какъ это смшно, и потому еще, что м-ръ Домби долженъ былъ передъ чужими людьми увидть въ этой перемн новую деликатность подчиненнаго, который такъ хорошо понималъ огромное разстояніе отъ своего начальника. Впрочемъ въ другихъ статьяхъ туалета м-ръ Каркеръ теперь, какъ и всегда, былъ довольно врной копіей своего ледяного патрона.

Долго гулялъ м-ръ Каркеръ въ веселомъ расположеніи духа по зеленымъ лугамъ и густымъ аллеямъ, порхая, какъ мотылекъ, между деревьями. За полчаса передъ завтракомъ, онъ вернулся назадъ и сказалъ довольно громко. "Взглянемъ теперь на вторую м-съ Домби".

Эти слова были произнесены въ живописной загородной рощ, гд мстами разбросаны были скамейки для желающихъ приссть. Многочисленной публики здсь никогда не было, a теперь, въ утренніе часы, м-ръ Каркеръ полагалъ, что кром его въ этомъ мст нтъ ни одной души. Поэтому онъ не торопился и бродилъ между густыми деревьями съ разсяннымъ видомъ человка, y котораго есть еще лишнихъ минутъ десять.

Но м-ръ Каркеръ ошибся. Проходя мимо одного дерева съ толстой корой, похожей на шкуру носорога, онъ совсмъ неожиданно увидлъ на одной изъ скамеекъ фигуру молодой прекрасной леди въ простомъ, но изящномъ наряд. Ея гордые черные глаза были обращены въ землю, и во всей ея поз выражалась страсть или внутренняя борьба съ самой собой. Грудь ея волновалась, губы дрожали, слезы негодованія текли по щекамъ, и прекрасная ножка упиралась въ дернъ такимъ образомъ, какъ будто она хотла превратить его въ прахъ. Быстрый взглядъ Каркера, обращенный на даму, въ одно мгновеніе охватилъ ее съ ногъ до головы. Завидвъ незнакомца, прекрасная леди встала и пошла впередъ съ такимъ видомъ, который уже ничего не выражалъ кром усталости и гордаго презрнія ко всему на свт.

Но не одинъ Каркеръ наблюдалъ прекрасную даму. Недалеко отъ нея торчала на такой же кочк грязная безобразная старушенка въ гадкихъ лохмотьяхъ, похожая на одну изъ тхъ безчисленныхъ бродягъ, которыя, таскаясь по всмъ захолустьямъ, просятъ милостыню, воруютъ, починяютъ старую посуду, продаютъ корзинки изъ тростника и всмъ надодаютъ предложеніемъ разныхъ отвратительныхъ услугъ. Она какъ будто выкарабкалась изъ земли и вдругъ очутилась передъ лицомъ гуляющей леди, загородивъ ей дорогу.

— Хотите, погадаю вамъ, моя красотка, — сказала старуха, чавкая челюстями, какъ будто мертвая голова насильно порывалась выскочить изъ своей желтой шкуры.