И снова, взглянув на Добрушина, Бондаренко подумал: «Неспроста он сегодня такой». Его беспокоила мысль о мальчике: как бы по недоглядке не попался к немцам.

Внезапно он резко повернулся к Добрушину:

— Чего это ты каркал над Санькой? Иди, мол, осторожно, гляди в оба?

Добрушин опешил:

— По-твоему предосторожность ни к чему?

— Нет, это ты нарочно сказал, чтобы глупый пацан все время оглядывался. Он станет оглядываться — вот и попадется. Ну, Добрушин, гляди у меня!

— А, перестаньте, — миролюбиво пробурчал Борибай. — Не хватает еще, чтобы вы между собой передрались.

Но вот на тропинке показался мальчик. Следом за ним брел старик. Подойдя к месту, где он часа два назад встретил красноармейцев, мальчик снял валенок и стал перематывать портянку. Проделав это, он тихонько свистнул. Бондаренко свистнул в ответ. Мальчик и старик неторопливо сошли с тропинки в лесную чащу.

Добрушин, высунув голову из-за веток, увидел сияющее лицо Саньки — мальчишка был горд тем, что впервые в жизни выполнил большое и опасное поручение. С разбегу он крепко обнял Добрушина. Мог ли знать Добрушин, что такое близость человека человеку!

Мальчик быстро разжал объятия, скинул мешок с плеч.

— Дядя, принесли! — вздохнул он и протянул мешок Добрушину.

Руки Максима задрожали, и он уронил мешок на землю.

Штаб полка расположился за оврагом, среди молодых островерхих елей в наспех вырытых землянках, словно паутиной оплетенных телефонными проводами. Снег вокруг них был утоптан. Поодаль стояли грузовые автомашины, накрытые брезентом, горел костер. Возле него, размахивая руками в рукавицах, пританцовывали озябшие солдаты.

В одной из этих землянок Купцианов, сидя на ящике, склонился над картой, исчерченной бесчисленными значками. Его позвали к телефону. Командир третьего батальона Конысбаев сбивчиво доложил обстановку.

Откинув промерзлую плащ-палатку у входа в землянку, вошел комиссар полка Стрелков:

— Что там у них стряслось?

— Подполковник Егоров тяжело ранен... Его отправили в санроту.

— Вот же не вовремя! Критический момент, а командира вывели из строя. Эх, черт возьми! — Стрелков подошел к Купцианову. — Командование полком придется принять вам, товарищ майор. Я поеду узнаю, в каком состоянии Егоров.

— Передайте подполковнику, товарищ комиссар, мое горячее пожелание скорее поправиться, — проговорил Купцианов, сделав скорбное лицо.

Стрелков вышел из землянки.

«Итак, я теперь командир полка, — подумал Купцианов. — Мечта сбывается». Но к чувству гордости примешивалось сомнение, сумеет ли он справиться со своими обязанностями в тяжелой обстановке. Купцианов постарался подавить в себе эти сомнения.

Спустя несколько минут, сняв телефонную трубку, он бодрым голосом передавал командирам батальонов:

— Говорит Купцианов... Я принимаю командование полком. Через десять-двадцать минут обстоятельно доложите мне обстановку на ваших участках.

Вениамин Петрович сознавал, какая ответственность легла на его плечи. Слушая доклады комбатов, он нервничал, горячился, переспрашивал, требуя ясности и точности в ответах, отдавал приказы. Как ни старался сдерживать себя, в его голосе нет-нет да и прорывалось ликование. В голосе командиров батальонов ему чудились нотки зависти и подобострастия. Да и штабные офицеры, казалось, теперь относились к нему иначе, заискивали.

Итак, новые заботы, новые обязанности. Он даже не нашел времени позвонить в санбат и справиться о здоровье Егорова. И только когда вернулся Стрелков, Купцианов спросил все с тем же скорбным лицом:

— Как наш Максим Федотович? Надеюсь, рана не опасна...

— Вышел из строя надолго. Осколок раздробил бедро. Придется отправить в тыл, — подавленно ответил Стрелков. — Как тут?

— На участке спокойно.

— Хорошо. Напишу-ка письмо жене подполковника, — сказал Стрелков.

— Я тоже поставлю свою подпись, — крикнул Купцианов вслед уходящему комиссару.

Адъютант командира полка все еще не возвращался из санбата. Поэтому Купцианову пришлось взять в сопровождающие одного из своих помощников: он отправился на передовую. Гнедой неторопливо рысил, пытался укусить Купцианова за колено. Небо с утра так и не прояснилось. В полдень стал посвистывать ветер, завихрилась поземка.

У смутно белеющей скирды закопошились фигурки солдат. Купцианов подъехал к ним. Солдаты, разворошив стог, делали в нем углубления, чтобы укрыться от непогоды. Сквозь косо летящий снег командир полка рассмотрел коренастого казаха, с аппетитом грызущего мерзлый хлеб. Осаживая коня, Купцианов строго спросил: