Шрифт:
— Он струсил, бежал с передовой, бросил свою роту.
— Как это бежал? Он храбрый офицер.
— Остатки роты собрали. О храбрости Уали Молдабаева я ничего не знаю.
— Может, он погиб?
— Это мне неизвестно.
Телефонист передал, что Купцианова срочно вызывает генерал...
У деревни Соколово немцы рассекли дивизию Парфенова на две части. Перед генералом встала задача объединить разрозненные подразделения. Несмотря на катастрофическое положение, генерал остался спокойным: как всегда был тщательно одет, выбрит, концы усов подстрижены.
Он знал, как много значит для бойцов в труднейшие минуты боя видеть твердость и самообладание старшего командира. Где-то в глубине души у Парфенова теплилась надежда, что Арыстанов выйдет из окружения и соединится с дивизией. Последние бои и прорыв фронта противником измучили генерала. Но за время отступления он изучил тактику немцев — их клинья и клещи. Вражескими войсками командовали опытные генералы. Следуя по пятам за отходившими советскими частями, они стремились подорвать стойкость наших солдат, вызвать панику ложными маневрами. Парфенов сам допрашивал пленных, читал захваченные документы, стараясь разгадать намерения противника. Он долго думал, что предпринять, и наконец пришел к решению.
Генерал собрался создать в полку Егорова две ударные группы. Для этого он вызвал Купцианова, заменившего раненого Егорова.
Прибыв к генералу и отрапортовав, Купцианов сказал мягко:
— Егоров в тяжелом положении. Ранение очень серьезное.
— Видел я его. Он человек могучий, выдюжит.
— Мне туго приходится. Заместителя у меня нет. Один как перст, — развел руками Купцианов.
— Свободных командиров нет, обойдетесь пока.
Генерал изложил свои соображения о двух ударных группах. Спросил мнение майора.
— В данный момент это самое верное решение, товарищ генерал, — тотчас же отозвался Купцианов. — И вы правы: нужно сейчас каждому полку предоставить побольше свободы действий. — А про себя отметил: «Новая блажь старика».
Парфенов плохо знал Купцианова. Правда, он уже давно приметил вежливого и предупредительного майора. Он казался ему аккуратным, исполнительным командиром. Но Егоров всегда заслонял своей фигурой приятного Вениамина Петровича.
— В полку осталось два батальона, да и те не полного состава, — пожаловался Купцианов.
— Нет каких-либо известий от Арыстанова? — поинтересовался Парфенов.
— Нет! Думаю, что мы лишились батальона.
Генерал спросил:
— Как же так — потерять батальон?.. Не иголка ведь, упавшая в воз сена.
— Да, мы сами виноваты, — согласился Вениамин Петрович.
— Но и обстановка была сложной, — сказал генерал, — отжали, отрезали. Надо уметь пожертвовать бородой, чтобы спасти голову. Потеряли батальон — спасли дивизию... А вы все свое: «виноваты, виноваты». Там, где все виноваты, там никто не виноват. Но у меня теплится надежда на возвращение этого батальона. Батальон не отделение, не взвод.
— Я тоже не теряю надежды, — сказал Купцианов. — Арыстанов неплохой командир. Но слишком уж вспыльчив, своеволен, всегда поступает по-своему. Нужно сдерживать его.
— Разве своевольничал? — удивился генерал.
— Бывало, делал наперекор. Упрям, как черт. Разве выйдет что-нибудь путное из человека, если к его недостаточным знаниям приплюсовать упрямство и самонадеянность. Я предвидел, что он когда-нибудь нарвется на крупную неприятность.
Парфенов искоса наблюдал за Купциановым. «Теперь понятно, какой ключ подобрать к твоей душонке, — подумал генерал. — Больше следовало бы сожалеть о загубленном батальоне, чем охаивать и наговаривать на человека, которого, может быть, и в живых уже нет».
— В последнем бою, ослушавшись моего приказа, проявляя неуместную храбрость, запоздал отойти. Показная храбрость может привести к преступлению, — сказал Купцианов.
— Вы приказ отдали по телефону? — Парфенов посмотрел на Купцианова тяжелым суровым взглядом.
— Нет, посылал человека, — ответил Купцианов, смутившись.
— Вы уверены, что связной доставил приказ? — Пристальный взгляд генерала и недоверчивый голос заставили Купцианова сказать правду.
— Обстановка была слишком сложной... Не знаю точно, доставили приказ или нет.
Генерал поднялся с места, неизвестно к чему проговорил:
— Каждый хочет ездить на лошади начальника.
XII
Жена лесника перепугалась, увидев из оконца воровато подбиравшихся к ее дому солдат. А когда распознала своих, засуетилась.
— Ах вы, мои голуби сизокрылые! Совсем, поди, закоченели на лютом морозе. Отогревайтесь, — приглашала старуха, сухим валежником проворно растапливая печь.