— Н-нет.

Очень неуверенно сказал. Значит, ему не просто плохо, а очень плохо. Так бывает. И единственный выход — умереть, чтобы все проблемы разрешились разом. Я уже почти поверил, что он запросто способен сигануть с балкона на равнодушно-серый асфальт, и даже прикинул возможный исход… Насмерть, конечно, не убьется, не та высота, но руки-ноги поломает. Я на всякий случай встал ближе, чтобы воспрепятствовать, если он все же решится на прыжок. Кто бы мог подумать, что самсоновское место столь для него желанно?

— Ты думаешь, мы хваткие волки, Женя? — с тоской в голосе спросил Демин, глядя куда-то мимо меня. — Нет, мы — мелкие шавки.

Если бы я не слышал их с Алекперовым разговора, то ни за что не понял бы, что он имел в виду. Но сейчас мне оставалось лишь промолчать, чтобы не выдать ненароком своей осведомленности.

На лестничной площадке, у своей квартиры, я увидел Мартынова. Одетый в вылинявшую «джинсу», он сидел прямо на выщербленном полу и, когда я появился, буднично приветствовал: «А, вот и ты», — словно старшему следователю прокуратуры было не привыкать коротать время под чужой дверью, сидя на годами не мытом полу.

— Что-то случилось? — насторожился я.

— Ничего.

Мне показалось, что у него усталый вид.

— Давно ждете?

— Да.

— Извините, — на всякий случай сказал я.

— Ничего, мне не было скучно. Здесь какая-то девушка…

Я резко обернулся.

— Наверное, твоя, — определил Мартынов, — Мы поболтали с ней часик. Потом она ушла. — Он встал и потянулся. — А напрасно. Потому что ты пришел быстрее, чем можно было предполагать.

Я представил, как он смотрел на Марину цепким, оценивающим взглядом, и вдруг почувствовал прилив горячей ревности.

Вошли в квартиру. Мартынов прошелся, заглядывая во все углы с любопытством пса, попавшего в новую для него обстановку.

— Ничего квартирка, — оценил он. — Служебная?

— Для работы с агентурой, — пояснил я. — Выделили на время, пока я занимался Самсоновым.

Мартынов понимающе кивнул и поджал губы.

— Чаю хотите? Или кофе?

— Воды, — сказал он. — Холодной. Кипяченой. Он пил воду большими жадными глотками. И снова почему-то напомнил мне пса. Осушил стакан, поставил его на стол.

— С Загорским пока ничего, — сказал он. — Если тебя это интересует.

Конечно, интересует.

— Не дает показаний?

— Дает, да еще как — усмехнулся Мартынов. — Едва записывать успеваем. Но все не то.

Он говорил это ровным голосом, но я видел, как он раздосадован.

— Мы с ним беседовали почти сутки без перерыва. И — ничего.

— Может, он и не виноват? — попытался я выгородить несчастного Загорского.

— А может, виноват, — парировал Мартынов. — Просто нет у нас пока на него ничего.

— А экспертиза? — подсказал я. — Следы, отпечатки и все такое прочее?

— Какие следы? Там все затоптано, будто Мамай прошел. — Мартынов вздохнул.

— И что дальше? — спросил я.

— Ищем, — отрапортовал Мартынов.

— Пока только Загорского подозреваете?

— Мы всех подозреваем, Евгений. Просто Загорский — единственный, до которого мы смогли добраться без проблем. Не крикни он тогда Самсонову «Убью!», сейчас ходил бы на воле вместе с вами.

Мартынову, конечно, хотелось, чтобы «Убью!» мы накануне убийства крикнули хором. Тогда он имел бы законное основание упрятать всю группу в кутузку, где разговаривать с нами было бы намного легче.

— Загорский, кстати, ссылается на тебя, — неожиданно сказал Мартынов. — Говорит, что ты давно был в курсе его планов.

— Каких планов?

— Поездка в Германию, — пояснил Мартынов. — Он говорит, что собирался вылететь туда задолго до случившегося с Самсоновым, и ты можешь это подтвердить.

— Могу, — с чистым сердцем подтвердил я.

Мне было по-своему жаль Альфреда. К тому же я не был уверен до конца, что убил именно он. Но на Мартынова сказанное мной не произвело ни малейшего впечатления.

— А, это все чепуха, — махнул он рукой. — Парниша зарабатывал себе алиби.