— Разрешение на вывоз у него есть, — напомнил я.

— А это мы проверим, — сухо засмеялся Мартынов, — Ты не расставайся с этим своим другом. Пусть он тебе документы на выезд готовит. А мы его тем временем прощупаем. Осторожненько так, чтобы ему не щекотно было.

И снова засмеялся.

По неимоверно опухшему лицу Кожемякина можно было заключить, что накануне он поминал усопшего, не щадя собственного здоровья. Он сидел отдельно, в самом углу, и безо всякого выражения во взгляде разглядывал заляпанные кладбищенской грязью ботинки. Кроме него, в самсоновском кабинете присутствовали Демин и Светлана. У нее было очень бледное лицо.

— Чего ждем? — спросил я, потому что повисшее молчание казалось мне невыносимо тяжелым;

— Алекперов попросил подняться к нему в половине десятого, — сказала Светлана.

У нас оставалось еще пятнадцать минут. Я откинулся на спинку стула и принялся рассматривать Кожемякина. Он выглядел подавленным и безвольным. Но у него за плечами было шесть лет тюрьмы: нанесение тяжких телесных повреждений, как сказал Мартынов. Так что внешность бывает обманчива.

— Пора, — объявил Демин.

По тому, с какой неохотой все поднялись, я понял, что правы те, кто предрекает нашей программе естественную смерть. Самсонов был заводилой всему. И глупо думать, что мы — пусть даже все вместе — сможем заменить его. Так, как при нем, уже не будет.

В алекперовский кабинет нас пригласили тотчас, едва мы вошли в приемную. Нас уже ждали. Кроме Алекперова, в кабинете находился еще один человек. Он был невысок и грузен и чем-то неуловимо напоминал Демина, только без усов. Он поздоровался с нами кивком, и в его глазах я увидел настороженность и затаенное напряжение.

— Доброе утро, — сказал нам Алекперов.

Он был в кремовом костюме и имел не то чтобы беззаботный, но вполне беспечальный вид. Я понял, что прошедшие накануне похороны лично для него уже ушли в прошлое. Алекперов подтвердил мою догадку уже в следующую секунду.

— Познакомьтесь, — сказал он. — Горяев Дмитрий Иванович.

«Безусый Демин» кивнул, не снимая с лица маску настороженности.

— Принято решение назначить его руководителем программы.

— Кем принято? — сухо осведомилась Светлана.

Я понял, что у Алекперова будут проблемы. Он и сам, наверное, это понял, но закалка, обретенная им в многочисленных передрягах, позволила ему сохранить внешнее спокойствие.

— Руководством канала, — пояснил он с вежливостью, с которой и следовало обращаться со свежеиспеченной вдовой.

— А разве творческая группа уже не участвует в решении подобных вопросов?

— Только в пределах своей компетенции, — перешел на более привычный для него язык Алекперов.

— Значит, все решено без нас?

Я посмотрел на Демина. Тот сидел, покусывая ус и разглядывая что-то на полированной поверхности стола. Интересно, поставил ли он Светлану в известность, что у программы уже есть хозяин? Мне бы не хотелось, чтобы она услышала это от Алекперова вот прямо сейчас, потому что это будет для нее сильным ударом. Очень сильным.

— Наверное, надо разграничить, какие вопросы решает руководство канала, а какие находятся в компетенции членов съемочной группы, — сказал Алекперов. — Все, что касается организационных и финансовых вопросов, — прерогатива руководства канала. Творческие же вопросы вам решать самим. Мы платим — вы снимаете. Разделение труда. Один из признаков нарождения цивилизации.

— Мы сами будем решать, как нам жить, — с необычной для нее жесткостью сказала Светлана.

Она сейчас была единственным бойцом среди нас. Остальные в силу разных причин предпочли не вмешиваться.

— А о чем, собственно, идет речь? — вдруг озаботился Алекперов. — В чем расхождения? Может быть, если мы определимся в этом, то окажется, что наши позиции не так уж сильно расходятся?

— Мы должны сохранить самостоятельность.

— В чем? — сказала Светлана.

Демин все так же покусывал нервно ус.

— Конкретнее, — попросил Алекперов.

— Кадровые вопросы, организационные, творческие.

— Не возражаю, — сказал Алекперов.

Все воззрились на него. Даже Демин оставил ус в покое.

— Вы не сказали ничего такого, с чем я не был бы согласен, — признал Алекперов. — У вас будут еще какие-нибудь пожелания?

— Нет, — сказала Светлана.

— Я обещаю, что ни один человек не будет вам навязываться вопреки вашему желанию. Я обещаю, что вы не будете снимать то, чего снимать не хотите. Я обещаю, что никто из вашего коллектива не будет уволен против его воли. Этого достаточно?