Шрифт:
— А если нет? Он действительно собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал.
— Почему? Было много работы?
— Дело не в этом. Просто они недолюбливали друг друга, как мне кажется.
— И поэтому Самсонов проявлял неуступчивость?
— Да.
Мартынов пожал плечами. Было видно, что сказанное мной он не рассматривает как алиби.
— Ну хорошо. Оставим это. Лучше расскажи, как похороны прошли.
Вот зачем он пришел! Узнать, что новенького мне довелось раскопать. Хвастаться особенно было нечем. Я коротко рассказал о событиях дня. Мартынов меланхолично кивал. Ничего нового я к его знаниям, похоже, не добавил.
— Как там вдова? — осведомился он.
— Ей тяжело, — не принял я его отстраненного тона.
Тут он вспомнил, наверное, что между мной и Светланой что-то было, и ради приличия сочувственно вздохнул.
— Да, — сказал, придав голосу скорби. — Ей сейчас не позавидуешь.
Посмотрел на меня испытующе.
— Плакала? Я кивнул.
— На гроб падала? Рассудок теряла?
В его интонации мне послышалось что-то не очень хорошее. Я посмотрел Мартынову в глаза и вдруг понял, что он спрашивает — естественно ли вела себя Светлана, не было ли ее горе притворным. Я задохнулся от гнева и бешено завращал глазами.
— Ну-ну, — примирительно сказал Мартынов. Я тебя понял. — Придвинул мне стакан. — Принеси мне еще водички, пожалуйста.
Чертов психолог! Хочет, чтобы я поостыл, пока хожу туда-сюда. И я действительно немного успокоился.
— Я тебя о том дне хотел спросить, — сказал Мартынов и выразительно посмотрел на меня.
— Сегодня читал протокол твоего допроса и обратил внимание на то место, где ты рассказываешь об эпизоде с Кожемякиным.
— А что там с Кожемякиным? — насторожился я.
— Ты вышел из дома и стоял у входа.
— Да. Между Самсоновым и Светланой вспыхнула ссора, и я просто-напросто сбежал, чтобы ничего этого не видеть.
— И тут появился Кожемякин. Это произошло сразу?
— Сразу — это как?
— Ты вышел из дома — и увидел Кожемякина?
— Нет. Прошло некоторое время.
— Точнее, — требовательно сказал Мартынов.
— Пять или десять минут. — Точнее я сказать не мог.
— И он шел со стороны гаража, — подсказал Мартынов.
— Нет. Он появился из-за угла.
— Но за углом ведь гараж, — напомнил Мартынов.
Я обомлел. Потому что эта мысль не приходила мне в голову прежде. Кожемякин действительно шел оттуда. И там же очень скоро был найден труп. Сам же Кожемякин его и нашел. Случайно открыл багажник машины и сделал круглые глаза. А может, он знал? Еще до того, как открыть багажник.
— Ну, не знаю, — пробормотал я. — А что он сам по этому поводу говорит?
— Кто? — уточнил Мартынов. — Кожемякин?
— Да.
— А ничего. На допросе он даже не упомянул о том, что выходил из дома.
— Но почему он об этом умолчал?
— А потому, — ответил Мартынов и заглянул мне в глаза.
И только сейчас я понял, из-за кого он приехал ко мне и с таким терпением меня дожидался. Кожемякин. Это была его, Мартынова, новая версия.
Глава 35
Я хотел сказать Мартынову, что мне не очень верится в виновность Кожемякина, потому что видел, как тот накинулся на Загорского, когда заподозрил его в причастности к убийству. Да и вообще, как мне казалось, Кожемякин относился к Самсонову с неподдельным уважением. Но Мартынов меня опередил.
— Он ведь отбывал срок, — сказал Мартынов. — По очень серьезной статье. И к тому же шел со стороны гаража.
Два этих факта являлись для Мартынова определяющими.
— Мне трудно судить, — честно признался я. — Кожемякину с Самсоновым, кажется, делить нечего.
— Он ведь был пьян, — подсказал Мартынов.
— Кто?
— Кожемякин.
Я помолчал, вспоминая.
— Да.
— Вот видишь, — сказал Мартынов. — Это такая публика, которая едва примет на грудь, тут же бросается выяснять отношения. Из-за невпопад сказанного слова, иногда даже из-за взгляда. Не так посмотрели на него — и уже появляется нож.