– Эта шутка называется последствиями, ваша светлость, – ответила Гертруда. – Любой поступок рано или поздно приводит к расплате. Вы конечно же знакомы с баронессой фон Гляу.

Рядом с лошадью герцога стояла рыжеволосая девушка с очаровательными кудряшками и бледной кожей. На ее небесно-голубом платье медленно, но неумолимо проступала кровь. Я моргнул, думая, что зрение меня подводит, но душа, действительно, была видима не только для тех, кто обладает даром. Судя по всему, Гертруда насыщала ее своей колдовской силой, поэтому и не могла сражаться с герцогом на равных.

Его светлость между тем побледнел ничуть не хуже девушки, а его губы и вовсе посинели.

– Что?! Это невозможно!

– Вам ли не знать, что в магии возможно все. – Гертруда придирчиво изучала свои ноготки. – Вы убили ее, когда вам было семнадцать? Или восемнадцать? Наверное, это очень обидно, когда тебе отказывают.

– Как она тут оказалась?! – Он старался сдерживаться, не смотреть на свою жертву, платье которой уже наполовину стало кровавым, и я увидел в его глазах глубинный ужас.

– Признаться честно, это моя вина.

– Что ты сделала, глупая ведьма?! – заорал он, брызгая слюной.

– Когда я добывала вот это, – Гера с улыбкой показала еще один кулон, вытащив его из кармана, – мне пришлось уничтожить фигуру, которая сковывала душу. Кроме этой фигуры была еще одна, точно такая же. Я на всякий случай стерла и ее. Разбираться было недосуг, я была ранена и сочла, что это резервное удержание, но, как оказалось после беседы с баронессой, мой поступок освободил ее. Выпустил на свободу после пятнадцати лет заключения. Вы, разумеется, этого не заметили, а баронессе ничего не оставалось, как следовать за нами и надеяться, что я помогу ей. Видите ли, она хотела, чтобы вы смогли увидеть ее и знали, почему умрете.

Он выругался и швырнул в душу заклинание, которое не причинило той никакого вреда.

– Бессмысленная попытка, – с насмешкой сказал я. – Тут нужна помощь стража. И знаете, ваша светлость, на этот раз мне отчего-то помогать совершенно не хочется. А тебе, Гера?

– Спасать убийцу? Это не в моих правилах. Вашей светлости придется расплатиться за содеянное, и я могу вам лишь посочувствовать.

Он больше не ждал, развернул коня, пытаясь бежать, но вылетел из седла, словно врезавшись в невидимую стену. Попытался встать, оглушенный, ошарашенный и перепуганный, но девушка уже склонилась над ним, улыбнулась, и человек зашелся в вопле ужаса. Слуги, не выдержав, бросились прочь.

Крик герцога перешел в булькающий вой. А затем наступила благословенная тишина.

Хрустальный кулон качался на цепочке прямо у меня перед глазами. Грани кристалла ловили тусклый солнечный свет, отражали его зеленоватыми искрами. Я задумчиво всматривался в глубину камня, наблюдая за мягкой пульсацией находящейся там души.

– Словно чье-то сердце бьется, – наконец сказал я, возвращая кулон Гертруде.

– У меня была точно такая же ассоциация. – Она выглядела уставшей после целого дня пути, но держалась на редкость хорошо.

Сейчас мы сидели в дилижансе, который совсем скоро должен был отправиться в Альбаланд.

– Удобное вместилище для переноски душ. Я сама его придумала. Хочешь, засуну в такую Проповедника?

– Не дамся! – тут же заявил тот.

– Да я и не сомневалась.

– А попробуешь затолкнуть меня туда насильно, ведьма…

– Боюсь, такой ход не получится. Нужно добровольное согласие. Это обязательное условие.

– Расскажи, кто из вас придумал сыграть такую штуку с герцогом? – задал я мучивший меня вопрос. – Ведь баронесса была темной, ты могла ее убить, даже не выслушав.

– Но я выслушала, Людвиг. Она просила помощи. Месть держала ее в нашем мире, но она была слишком слаба, чтобы самостоятельно ее осуществить, так что требовалось хорошо подумать, как это провернуть. Мне пришлось постараться, чтобы дать ей силы для взаимодействия с живой материей и сделать видимой для тех, у кого нет дара. Жаль, что подобные вещи практически опустошают мои колдовские умения. Я посадила бедняжку баронессу в запасной кулон и оставалось лишь дождаться, когда нас найдет герцог.

– Я бы не назвал ее бедняжкой, – заметил Проповедник. – Лично я не умею сделать так, чтобы с человеком случилась подобная оказия.

– Тебя не запирали на пятнадцать лет в фигуре, – пожала плечами Гертруда. – Это хуже тюрьмы.

– Надеюсь, его светлость хорошо чувствует себя в аду, – проронил я. – Когда ты собиралась мне сказать?

– О том, что меня сделали магистром? – нахмурилась она. – Вообще не собиралась, Людвиг. Я знаю, как ты их «ценишь», и не думала, что сейчас нам стоило об этом разговаривать. Извини меня.