– За кладбищенской оградой, так как священник запретил хоронить совершившего смертный грех на святой земле.

– Город хоть что-то полезное сделал? – Я начал свирепеть.

Лежать стражу на неосвященной земле – оскорбление для Братства.

– Конечно. Магистрат отправил письмо в Арденау с курьерской службой, приложив к нему описание кинжала.

– А сам клинок?

– Полагаю, с ним поступили согласно закону.

– Хотел бы я на него взглянуть…

Бургомистр пожал плечами и осторожно поинтересовался:

– Так вы разберетесь, что произошло?

Я задумчиво посмотрел на него:

– Вы же сами сказали, перед нами обычное самоубийство.

Он погладил усики и произнес, словно размышляя:

– За свою жизнь я видел только трех стражей. Ни один из них не собирался сводить счеты с жизнью. Конечно, не знаю, как насчет этого парня – встретиться с ним не пришлось, но, мне кажется, здесь нечто иное. В Дерфельде последнее время творится что-то странное. Не спрашивайте что – я не знаю. Это ощущение, а оно меня еще никогда не подводило.

Проповедник, не желая больше находиться на мосту, который исключительно по капризу Провидения все еще висел между небом и землей, начал ныть, что здесь нам все равно не узнать ничего интересного. Вопреки обычаю, на этот раз я был с ним совершенно согласен.

– Есть спуск вниз?

Бургомистр живо кивнул:

– Да, но не здесь. Следует вернуться в Дерфельд и оттуда пойти по старой южной дороге. Часа за полтора можно добраться.

– Не быстрый способ, – промолвил я, подув на озябшие пальцы.

Пугало так не считало. Оно оказалось на краю перил, сделало шаг и рухнуло вниз. Проповедник успел только ахнуть.

– Странное чувство юмора у вашего приятеля, – сказал бургомистр, который, как и я, смотрел на камнем падающее Пугало. – У него явно какие-то проблемы с головой.

Это было забавное утверждение, притом что затылочная часть головы бывшего бургомистра города Дерфельд напрочь отсутствовала.

– Так вы поможете? – спросила душа.

– Посмотрю, что можно сделать, – уклончиво ответил я.

– Другой тоже так сказал, – ответил бургомистр.

– Другой? – нахмурился я. – В Дерфельде есть еще страж?

– Да. Приехал дня три назад.

– Имя помните?

– Я и ваше имя не спрашиваю. Память на имена чужаков у меня еще при жизни была плохая.

– Кто тебя так? – Проповедник не смог скрыть своего любопытства.

– Любовник жены, – ответил бургомистр, пощупав рану. – Знаю, выглядит ужасно.

– Его нашли?

– На следующий день. И их судьба гораздо менее завидна, чем моя.

– Хм, но вы-то все еще тут, – сказал я.

Он покосился на мой кинжал, со вздохом произнес:

– Не могу оставить свой город. Нынешний бургомистр неопытен, а я здесь тридцать лет управлял, каждую травинку знаю. Помогаю ему, чем могу.

Еще одна неутешная душа, считающая, что ей рано в лучшие миры. На своем веку я таких повидал – не счесть.

Бургомистр остался вздыхать на мосту, а я отправился в город по серпантину дороги, тянущейся вдоль старых скал Агалаческих гор. Проповедник догнал меня через десяток минут, с нетерпением спросив:

– Что думаешь обо всем этом?

– Ничего. У меня нет никаких мыслей и предположений. Человек прыгнул с моста, только и всего. На это у него мог быть миллион причин, его души поблизости я не вижу, так что просто спросить и закончить все быстро – не получится.

– Души стражей успокаиваются навеки.

– Спасибо, я помню, – буркнул я. – Зайду в магистрат, постараюсь узнать подробности. Разыщу приехавшего стража, если он все еще в городе. Возможно, спущусь к реке, хотя и считаю последнее бесполезной тратой времени и сил. Следы давно остыли.

Я не знал, кто из наших умер, возможно, это был тот, кого я хорошо знал, быть может, даже один из моих немногочисленных друзей. Неизвестность – хреновая штука. Можно гадать до бесконечности, но обычно все догадки рушатся прахом, потому что ты все равно не готов к тому, что тебя ждет.

От Чертова моста до Дерфельда было минут двадцать быстрой ходьбы. Дорога хорошо промерзла от ночного холода, но без ледяной корки, иначе спускаться по такой – сущая морока. Снег, выпавший прошлым вечером, лежал на земле, словно тонкая зефирная прослойка альбаландских пирожных. Он не выдерживал солнечных лучей, подтаивал и по краям становился рыхлым и пористым.