– И какую же бестактность ты ей сказал?

– Никакой. Ей просто не понравилось, что я был любезен с Асфир.

– У-у-у… – протянул я, вспомнив черноглазую красотку. – Я начинаю понимать озерную ведьму. Гьйендайвье сцапала тебя, да?

– Конечно нет! Мы просто поговорили! – решительно заявил Вильгельм, хотя я сомневался, что Львенок с его темпераментом ограничился одними лишь разговорами. – В общем, мы повздорили, и она отчекрыжила мне волосы. До сих пор не растут.

– Советую тебе найти ее и извиниться.

– После того, как она нашла засос Асфир на моей шее? Не думаю, что это поможет, – огорченно буркнул он. – Мне кажется, что к ее озеру теперь вообще лучше близко не подходить.

Из амбара вновь донесся хохот.

– Кто у тебя там? – Я посмотрел в темный провал распахнутой двери.

– Проказник. Ненавижу их. Никогда не мог с ними справиться с первого раза! Так ты не ответил, что тут делаешь?

Львенок явно не горел особым желанием лезть внутрь.

– Мне сказали, в Дерфельде умер страж, и попросили кое-что проверить.

– Я по той же причине. – Он отряхнул колени. – Прошло чуть больше месяца с Ночи ведьм, а кажется – целая вечность. Ты в курсе, что Гертруда стала магистром?

– Да, – ответил я тоном «не желаю это обсуждать».

– Понимаю тебя, приятель. В любом случае у нее все хорошо, если тебе это интересно.

– Ты ее видел?

– Как раз еду из Арденау обратно в Литавию. Вот, решил немного пополнить кошелек перед долгой дорогой. – Он кивнул на амбар.

– Тебе помочь? – Я помнил, что страж терпеть не может это племя душ еще со школьной скамьи.

Львенок помялся для вида и сказал:

– Будь это даже окулл, я бы не просил, но проказники для меня худшее, что только может быть. Знал бы, с кем столкнусь, оставил бы его в покое.

– Ну и оставь, – лениво ответил я.

Проказники хоть и считаются темными, но обычно редко причиняют вред окружающим. Ну, разумеется, кроме пары-тройки невинных шуток в день.

– Денежки уже получены, деваться некуда.

– Тогда пошли, – принял решение я, вынимая клинок.

В амбаре пахло сыростью и холодом. Помещение было совершенно пустым, снаружи, сквозь дырявые доски, проникали тонкие ниточки солнечных лучей, и слышался гул реки.

Наверх вела приставная лестница, я хотел к ней подойти, но Львенок схватил меня за рукав:

– Даже не думай. Уверен, что последняя ступень обвалится, и ты загремишь вниз. Шутка вполне в стиле этой твари.

Я пожал плечами и долбанул в потолок подходящей фигурой. В следующее мгновение оглушенный проказник, больше похожий на лохматого бобра с человеческими руками, пролетел сквозь потолок и рухнул на пол, пуская из зубастого рта чернильные мыльные пузыри.

– О таком варианте я не догадался, – с сожалением произнес Львенок. – Не возражаешь, если его прикончу?

– Валяй, – пожал я плечами.

Он двинулся к оглушенной душе, а я отмахнулся от одного из парящих по помещению пузырей. Тот беззвучно лопнул, и я с удивлением уставился на свои пальцы, оставшиеся абсолютно чистыми. Шутка не в обычаях души, которая бы страшно радовалась, что я месяц не могу отмыть от чернил изгаженные руки.

– Это не проказник! – заорал я.

Львенок, всегда быстро соображавший, когда дело касалось общения с душами, ловко отскочил в сторону, рассекая воздух кинжалом крест-накрест, благодаря чему метнувшееся к нему тяжелое тело врезалось в преграду так, что из фигуры во все стороны брызнуло бесцветное пламя, словно сок из раздавленного апельсина.

Я уже почти активировал знак, но меня подхватила волна ледяного воздуха и крепко приложила о стенку амбара, так, что лопнули гнилые доски. Я упал, и пока Вильгельм устраивал с душой пляски, запустил руку во внутренний карман куртки. Дыхание перехватило, ребра ныли, я слышал рев «проказника» и чувствовал, как Львенок создает фигуру за фигурой, ослабляя стремительный натиск противника, пытавшегося до меня добраться.

Не глядя, я выгреб из кармана три золотых флорина, подбросил их в воздух, сплетая вокруг них свой дар, пока монеты не раскалились добела, обратив золото в чистый свет.

– Готов! – предупредил я Вильгельма.

Он отступил в сторону, разваливая кинжалом созданные им преграды. Душа с утробным рыком просилась в брешь, и я загнал вертящиеся у меня над головой монеты ей в глотку. Она поперхнулась, отшатнулась, и угодила под знак Львенка, выжегший почти всю ее суть. Ослепшая, оглохшая, потерявшая большую часть своих сил, душа все еще пыталась дотянуться до стража, так что я не стал ждать, когда она вновь подкачается силой, и завершил дело, воткнув в нее кинжал. Она перетекла в клинок, оставив мне в награду звон в ушах и легкую тошноту.